– Не, ребята, я не поняла: вы что, деревню обидеть хотите? – с деланым возмущением отозвалась я. – Где двадцать крупных планов в фас и в профиль, чтобы мне разглядеть прыщи у них на носу? Я-то думала, вы с вашими приблудами все умеете! – Из перскома донесся сдавленный смешок, и я сама слегка улыбнулась.

Эти три отрывка записи, что пришли из штаба, пока я дожидалась ремонтников, сильно картины не прояснили. Мелкие монстры были все похожи как две капли воды, и все держали в ручках инструменты. Следовательно, никаких проблем с железом у них нет. Правда, с дробью из дробовика все-таки есть. В штабе только руками развели. Как и наги, это новые твари. Только, в отличие от нагов, эти рогатые ребята как будто на «ты» с человеческой техникой. Ловко ее ломать – это самое малое, что они умеют. И судя по всему, в штабе на этот счет встревожились не меньше моего.

Вот уже второй раз пришлецы показывают мне, что умеют обращаться с техникой. В первый раз Житель-Волхв что-то этакое проделал с электрифицированной клеткой, которая закрывала поезд, сильно выдаваясь перед локомотивом, – и в итоге клетка перестала быть помехой. А теперь еще и эти малявки с инструментами – они определенно знают, как грамотно ломать оборудование. Одно дело вскрывать запоры с помощью магии – пришлецы в этом изрядно поднаторели, и, похоже, электронные замки им даются легче, чем запароленные или закодированные, – но сейчас происходило что-то новенькое, и мне, признаться, от этого было не по себе.

К прибытию ремонтников пришлецы полностью испарились – не осталось ни тел, ни инструментов. Так бывает: иногда предметы в руках пришлецов – это изделия из чистой магии и со смертью владельца они исчезают. Но случается, что предметы эти настоящие – как, скажем, ножи у красных колпаков или молотки у кобольдов и ноккеров. У нагов были и магические предметы, и настоящие. Жалко, что украшения оказались из магии. Очень уж они были красивые. Ага, знаю, я сейчас рассуждаю, как мародер какой-нибудь. Но ведь наги нам чуть головы не снесли своими саблями, и немного пограбить их было бы только справедливо.

Прибыли ремонтники – в этот раз другая бригада. Но и среди них нашлась парочка фанатов вроде Келли. Хоть бы бригадир не фанател, а то совсем было бы неловко.

Пока ремонтники делали свою работу, мы с Гончими несли дозор. Но больше никаких пришлецов не показывалось. Насос заработал в обычном ритме, лампы снова загорелись, и ремонтники поднялись наверх, а мы продолжили обход угодий.

Гончие уже напились манны и не возражали, что мы еле-еле тащимся. В этом смысле мне повезло, что я в дозоре соло. Потому что многие люди непременно начали бы канючить: ну чего мы так медленно, давай быстрей! Даже некоторые Охотники с Горы, я уверена. Так мы и продвигались – не спеша, шаг за шагом осматривая скучный бетонный туннель, где не было ничего, кроме эха. В итоге мне в голову даже закралась мысль, что, может, я чересчур бдительна. Но я тут же эту мысль прогнала: нечего расслабляться.

Мы добрались до участка под самым Узлом. В прошлый раз мы настолько глубоко не заходили, и теперь я понимала, почему дядя так переживает. Здесь был настоящий лабиринт из туннелей. Очень даже цивилизованный лабиринт – на каждом шагу знаки, указатели и обозначения, и нетрудно определить, под какой улицей ты находишься. Но тут миллион мест, куда легко заныкаться пришлецам, и постоянно натыкаешься на слепые пятна и тупики, куда не досягают объективы. Я не архитектор и не могу сказать, как тщательно распланированная сеть туннелей превратилась в такую вот путаницу. Но бригадам, обслуживающим водосток, здесь определенно есть чего опасаться.

А вот Гончие ничего не опасались. Настороженные, бдительные, они шли вперед. Каждые несколько минут кто-нибудь отделялся от стаи, чтобы проверить боковой туннель или глянуть, что там за подозрительный шум. Я предоставила Ча и Мирддину командовать. Мне с моими человеческими чувствами до Гончих все равно далеко: они лучше чуют, где стоит тревожиться, а где нет.

У меня на дробовике был закреплен фонарик – на том месте, где у винтовки прицел. Очень удобная штука. Тут довольно сумрачно, а с фонариком я хоть вижу, куда иду.

Я уже хотела кликнуть Гончих и поворачивать назад, как вдруг у меня в голове заговорил Гвалхмай: «Думается, вам следует на это взглянуть. Здесь тело. Оно здесь недавно».

Значит, это не жертва потопа. «Человек или пришлец?» – спросила я.

«Человек», – ответил Гвалхмай, и у меня упало сердце.

И чего я только не передумала, пока мы с Гончими бежали за Гвалхмаем в боковой туннель, где не было камер и светила только одна тусклая лампочка! Я боялась, что это ремонтник. Или хуже того – полицейский. А вдруг это самый обыкновенный цив? Но как он открыл дверь в водосток? И зачем вообще тут болтался – из чистого любопытства, что ли? На меня волнами накатывали самые разные чувства: и злость, и сожаление – больше всего именно сожаление, – и еще страх. Мне даже пришлось остановиться и немного постоять, опираясь о стену, чтобы прийти в себя. Горло у меня перехватило, в глазах защипало, и я всхлипнула. Ведь мне уже случалось находить мертвое тело в водостоке. И это была Карли.

Но луч моего фонарика ударил в лежащее тело, и по черно-серебристой форме я сразу поняла, что никакой это не ремонтник, не полицейский и не цив.

Это был Псаймон. К горлу подступила тошнота. Я испугалась и заволновалась – все разом.

Естественно, я опешила. Но вдобавок очень удивилась. Начать с того, что Псаймоны, как правило, не разгуливают по канализации. Чего он тут забыл? Поколебавшись мгновение, я решила не приближаться. Я в свое время насмотрелась разных виддрам и знала, что это, наверное, место преступления и полиция будет тут проводить расследование. И полицейским совсем ни к чему, чтобы я тут прошлась и затерла все улики. Да и мое магическое присутствие возле тела все усложнит. Одного Гвалхмая тут достаточно. Есть такая наука – криминалистическая магия. И с ее точки зрения, если мы с Гончими будем здесь топтаться – это как пустить сюда резвиться компанию детишек.

«Есть какие-то раны или следы насилия?», – мысленно спросила я Гвалхмая.

«Нет», – коротко ответил он.

Само по себе это не исключает убийства. На теле нет крови и следов насилия – но Гвалхмай видит не все тело. «Иди к нам, – позвала я Гвалхмая. Остальные Гончие встали вокруг меня. – Я доложу об этом».

Меня всю трясло. Я привычна к смерти – все Охотники привычны. Причем к страшной, насильственной смерти. За свою жизнь я видела десятка два погибших, очень много тяжело раненных, да и сама бывала на волосок от смерти. Но это… При виде этого тела меня мороз продрал по коже.

– Это Охотница Рада, – произнесла я в перском. – Я в секторе восемьсот тридцать два, ливневые водостоки. Здесь погиб Псаймон, причина гибели неизвестна.

Перском притих. Я стояла в полутьме, и от каждого движения, от каждого постукивания когтей или шороха лапы я вздрагивала и холодела. Здесь случилось что-то очень неправильное. Я не могла объяснить, в чем эта неправильность, но я ее ощущала всем существом.