— Я и в самом деле ошибся, — перебил его Эдуард Торнлей, — это эмигрантский фургон, и если только мне не изменяют глаза, там не один фургон… а два… Но я положительно представить себе не могу, почему вам так неприятно видеть людей одной с вами расы?.. А мне, признаюсь, наоборот, это доставляет даже удовольствие.

— Удовольствие! Вы говорите, что вам это доставляет удовольствие?

— Да!

— А на каком основании, милостивый Боже! Разве вы не знаете, что значит увидать эти большие фургоны?

— Это значит, что в них сидят переезжающие через прерию путешественники, может быть, золотоискатели?..

— А может быть, и эмигранты, которые ищут удобное для поселения место! И последнее предположение будет верней… Когда видишь белые верха этих фургонов, ни за что нельзя поручиться. Да вот, смотрите сами. Как вы думаете, что это такое движется возле фургонов?

— Там видны всадники…

— Там не одни всадники, есть и пешие… Затем коровы, овцы, дети… Это эмигранты и даже колонисты, я их хорошо знаю!.. Я убежден, что они очень быстро заселят всю эту территорию, потому что здесь самая лучшая земля для разведения хлопчатника!.. Я это еще и раньше предсказывал и, как видите, не ошибся. Эти люди колонисты, и они непременно поселятся здесь! А где будут пастись после этого табуны диких лошадей? Где будем мы их ловить потом?.. Эх! Дорогой Эдуард Торнлей, мы должны готовиться к тому, чтобы покинуть эти места! Мы в последний раз охотились здесь на мустангов!.. Прощайте, чудные лошади! Через год, и самое большее через два, здесь будут стоять большие шести- и восьмиэтажные дома, а может быть, вырастет и целый город… Я ненавижу эти большие дома и города! Пройдет немного времени, и по всей Америке не останется места, где не было бы города!.. Ах! Нечего сказать, приятно будет жить нашим потомкам! Тогда не будет ни диких зверей, ни диких животных! Прощай охота, рыбная ловля, прощай свободная жизнь, большие леса! Ужас!.. Ужас!..

И старый арканзасский траппер покачал головой, снова тронул своего мула и, продолжая ехать берегом потока, все время смотрел в ту сторону, где виднелся караван эмигрантов, причем в его взгляде виден был не только гнев, но и глубокая истинная скорбь. Для всякого другого, кроме него, это белое пятно было бы знамением цивилизации, сигналом прибытия его братьев или, во всяком случае, бледнолицых, людей одинаковых с ним понятий; но он видел в этом только мрачную тучу, заволакивавшую будущее, и с грустью переживал скорбь страстного охотника вообще и мустангера в особенности.

— Странная вещь! — заговорил он снова, внимательно в то же время рассматривая людей, суетившихся вокруг фургонов. — Удивительно, право! У этих людей всего только два фургона, да и самих их не больше девяти человек, считая в том числе и негров. Это, по всей вероятности, переселяется сюда какой-нибудь мелкий плантатор со всем своим имуществом… Бедняга! Если он рассчитывает поселиться здесь, имея только то, что есть при нем в эту минуту, я могу только пожалеть его, потому что Тигровый Хвост со своими кровожадными воинами проглотит его в одну минуту, а то время уже недалеко, когда краснокожие снова выйдут на тропу войны!

— Может быть, следом за этими идут еще и другие фургоны, которые почему-нибудь отстали и догонят их через несколько часов? — проговорил Торнлей, в котором слова его товарища пробудили опасение за участь, ожидавшую эмигрантов.

— Если это верно, тем лучше для них! Но те фургоны должны быть еще очень далеко, потому что с этого места вся прерия отлично видна по крайней мере на пятнадцать миль кругом, и фургонов что-то нигде не заметно. Куда же они девались и почему так далеко отстали от авангарда?

— Да, это странно, в самом деле.

— Нет, тут перед нами весь караван, я в этом уверен! На горизонте нигде не видно ни одной повозки, ни одного всадника. И если вы ничего не имеете против, по моему мнению, следует сейчас же ехать к ним и разузнать, что они за люди, куда едут… и, может быть, помочь им советом.

Не ожидая ответа своего товарища, старый мустангер наградил мула сильным ударом хлыста и крупной рысью поехал к тем, с которыми он решил познакомиться и которым хотел помочь советом. Торнлей последовал примеру Карроля и, пришпорив своего мула, заставил его тоже идти рысью.

Глава IV

ВЫБОР МЕСТА ДЛЯ ПОСЕЛЕНИЯ

Караван эмигрантов или колонистов, появление которых так неприятно удивило мустангеров, был в пути уже давно, медленно продвигаясь по прерии, где не существует никаких проезжих дорог и где приходится ехать целиной… Вдруг послышалась команда:

— Стой!

Приказание это было отдано громким, привыкшим повелевать голосом, принадлежащим человеку очень высокого роста, лет пятидесяти от роду, носившему на себе следы военной выправки и сидевшему на рослом, под стать ему, коне. Приказание это относилось не к батальону солдат, а к самому обыкновенному негру, исполнявшему обязанности кучера и погонщика в одно и то же время при переднем фургоне, запряженном четверкой сильных мулов. Самого же командира звали полковник Вильям Магоффин, и если бы кто-нибудь вздумал назвать его просто мистером Магоффином без прибавления титула «полковник», он сейчас же остановил бы его словами:

— Стойте, милейший мой, вы не совсем так, как следует, называете меня.

Ветеран, служивший в армии под начальством Джексона, слишком дорожил усвоенными им привычками старого солдата и не мог отступиться от них ни при каких обстоятельствах; поэтому же не мог он никак отвыкнуть от привычки говорить громким повелительным голосом, что составляет такой порок, которым одинаково страдают старые вояки во всем свете.

Как только раздалась команда «стой», темнолицые погонщики подняли крик, и мулы в ту же минуту остановились. Вслед за первым фургоном сейчас же остановился второй, а за ним остановилась и карета, запряженная парою поджарых, горячих лошадей. Одновременно с каретой остановили своих лошадей и двое всадников, ехавших у дверей по обе стороны экипажа, мимо которого шестеро пеших слуг прогнали вперед с дюжину овец