на его долю… Но только пусть он не рассчитывает получить третью часть добычи!.. Он не имеет на это права, потому что слишком уж мало помогал нам и большею частью проводил время в компании со своим другом Тигровым Хвостом и прочими краснокожими приятелями… Если б вы только знали, как я презираю всех таких белых: они позорят себя, по моему мнению, тем, что дружат с краснокожими разбойниками!.. Негодяи!..

— Не браните бледнолицых, как нас называют индейцы, и пришпорьте лучше хорошенько вашего мула.

С этими словами Эдуард и сам дал шпоры своему мулу.

Одного из двух мустангеров звали Эдуард Торнлей, а другого Вашингтон Карроль, или сокращенно Ваш, как его называл иногда его более юный товарищ. Оба они настолько отличались один от другого, насколько только это возможно для людей одной и той же расы. И по внешности, и по воззрениям, и по образованию между ними не было никакого сходства. Вашингтон Карроль был человек маленького роста, худой, с лицом острым, точно лезвие ножа, как говорил он сам про себя, загорелый до такой степени, что лицо и руки у него цветом своим напоминали хорошо выдубленную кожу. В деловых сношениях со своими друзьями, а в особенности с людьми одной с ним расы он держал себя безупречно, но зато далеко не так вел себя, когда приходилось иметь дело с краснокожими. По возрасту его еще нельзя было назвать совсем стариком, так как ему было всего около пятидесяти лет. Первое впечатление от его наружности было совсем не в его пользу, и выражение его лица, хотя скорей умного и хитрого, чем угрюмого и нечестного, нисколько не смягчалось сильно безобразившим его, надо заметить, широким красным шрамом, — результат некогда полученной им раны, — проходившим по всему лицу, начиная от рта и до левого уха. Он был уроженцем штата Теннесси и траппером по профессии; но с тех пор как цены на меха сильно упали, он бросил этот промысел и сделался мустангером. Последние несколько лет жил в Техасе и занимался тем, что охотился на диких лошадей. В противоположность ему, Эдуард Торнлей был совсем молодой человек, виргинец, переселившийся в Техас и появившийся вместе с Вашингтоном в прерии не только затем, чтобы добывать деньги охотой на диких лошадей, но главным образом потому, что ему нравилась эта свободная, полная всевозможных приключений жизнь в прерии, хотя и очень тяжелая и сопряженная с большими опасностями. Описанная в начале рассказа охота была первою, предпринятою ими вместе. С Вашингтоном Карролем он познакомился в Нэкогдочсе, и оба они так понравились друг другу, что сейчас же условились ехать вместе на охоту.

В то время как они, готовясь к отъезду, запасались всем необходимым, к ним явился один субъект и так настойчиво умолял их позволить ему ехать с ними, что, несмотря на всю недоверчивость старого охотника, чувствовавшего к тому же непреодолимую антипатию к просителю, кончилось тем, что молодой, легко поддававшийся влечению сердца Эдуард уговорил его побороть в себе чувство предубеждения, и они согласились взять с собой посланного им неожиданно судьбой нового товарища. Это был тоже молодой человек, почти одних лет с Торнлеем; он сказал, что его зовут Луи Лебар и что он уроженец Луизианы. Новичок всей своей особой вполне оправдывал те подозрения, которые он внушал обоим друзьям. Карроль при первом же свидании почувствовал к нему антипатию, которая затем перешла в полное отвращение. И надо сказать правду, в нем и в самом деле не было ничего, что говорило бы в его пользу. Он был маленького роста, коренастый, широкоплечий и при этом слегка горбился. Цвет кожи у него был такой, какой бывает обыкновенно у мулатов, а всклоченная густая черная борода придавала ему еще более несимпатичное выражение. Глаза у него все время бегали, и в его взгляде было что-то такое, что напоминало в одно и то же время и лисицу и волка. Антипатия Карроля, кроме того, имела еще и другие основания: он и в самом деле слышал, как Лебар бормотал во сне какие-то странные слова и часто упоминал о каком-то убийстве. Карроль видел в этих словах нечто зловещее, и, как мы увидим впоследствии, его подозрения, к сожалению, оказались слишком основательными…

Глава III

НЕПРИЯТНАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

Всадники прекратили дальнейший разговор о своем новом товарище и, пришпорив мулов, крупной рысью направились к хижине, где они жили вместе уже несколько недель. Хижина эта, срубленная из толстых неотесанных бревен, одной стороной примыкала к высокой скале, нависшей над берегом потока, впадавшего в реку Тринитэ; от корраля до хижины нужно было проехать расстояние в полтора километра. В то время как всадники ехали берегом потока, Вашингтон вдруг осадил своего мула и, указывая вытянутой рукой вперед, крикнул:

— Смотрите!.. Смотрите!

— Что там такое вы увидали? — спросил Торнлей, останавливаясь в свою очередь.

— Неужели вы ничего не видите там… невдалеке от реки… В прерии?..

— Теперь вижу. Там белеет что-то похожее на палатку.

— Палатка?

— Да, или, может быть, я ошибаюсь?

— Разумеется… Это вовсе не палатка, а белый верх эмигрантского фургона.

— Фургон!.. Неужели это правда?

— К несчастью, да… И за каким чертом они попали сюда!

— А не все ли вам равно?

— Мне это неприятно. Я переселился сюда в надежде, что буду жить один и что мне не придется уже видеть больше бледнолицых, как говорят краснокожие приятели Луи Лебара, а вот теперь мне приходится забирать свои пожитки и снова уходить дальше. Из-за этого я не остался жить в Теннесси и ушел оттуда сначала в Луизиану, потом перебрался в Арканзас, потом изъездил и исходил целые сотни миль по берегам Миссисипи, и все напрасно!.. Проклятые эмигрантские фургоны всюду следовали за мной… они разбивали палатки… пускали свой скот топтать прерию… за ними являлись другие бледнолицые и строили города… Я отправился на юг и дошел до Красной реки, но там оказалось еще больше эмигрантов и домов… Тогда я прибегнул к последнему средству, как говорят в Луизиане креолы, и забрался сюда, к самым границам Техаса… И тут неудача!.. Бледнолицые нашли дорогу и