генерала Джексона не было другого лейтенанта с этой фамилией.

— Неужели это правда? — вскричал мустангер, бросаясь вперед и схватывая за руку плантатора. — Значит, вы и есть тот самый лейтенант Магоффин? Ну да, конечно!.. Иначе это и быть не может. Теперь я вас узнаю даже и по лицу. А вы меня не узнаете разве? Впрочем, нет ничего удивительного, черт возьми! В этом виноват, по всей вероятности, вот этот проклятый шрам, перерезавший мое лицо пополам. Вы, впрочем, не можете ставить это мне в вину, потому что я получил этот шрам, защищая вас от удара томагавком, которым замахнулся на вас великан ирокез. Вы еще не забыли об этом?

— Господи! Ваш Карроль, да неужели это вы? — проговорил полковник дрожавшим от волнения голосом.

Через минуту старый траппер был уже в объятиях полковника, который поднял его, как перышко, в воздух и крепко прижал к своей могучей груди.

Окружавшие полковника и мустангера эмигранты, негры и бледнолицые, видимо, были сильно удивлены неожиданно разыгравшейся перед ними сценой.

Обе девушки, которых грубоватые манеры и сильно изуродованное лицо мустангера заставляло до сих пор держаться подальше от него, подошли теперь к нему и любезно приветствовали старинного друга и ратного товарища полковника Магоффина.

Как только улеглось волнение, вызванное этой совершенно неожиданной встречей старинных знакомых, и собеседники снова получили возможность говорить спокойно, Ваш Карроль, которого теперь уже серьезно заботило крайне опасное положение старого друга, попросил выслушать его и деловым тоном человека, привыкшего взвешивать каждое свое слово, сказал:

— Тигровый Хвост ужаснее всех краснокожих, а его воины такие же, как и он, негодяи и разбойники. Они даже свирепее своих союзников команчей. Вся эта шайка состоит почти исключительно из одних молодых воинов, которым пришлось покинуть свое племя потому, что их не хотели больше терпеть. Ну, да это не беда! Раз вы остановились здесь и хотите здесь же и поселиться навсегда, вам остается только решить, какие нужно принять меры к тому, чтобы вам можно было жить здесь, не боясь никаких опасностей. Прежде всего я посоветовал бы вам выстроить как можно скорее блокгауз, а потом вы можете уже приниматься за постройку жилых зданий и прочих хозяйственных построек. Надеюсь, полковник, вы знаете, как строить блокгаузы?

— Да, имею понятие, — отвечал полковник, — потому что такой же точно блокгауз, о котором вы говорите, стоял среди покинутой нами плантации, и теперь я припоминаю, как он был выстроен.

— Тем лучше! Мой товарищ Эдуард Торнлей, с которым позвольте вас познакомить, и я поможем вам в этом и руками и советом. Мы занимаемся здесь охотой на диких лошадей и сегодня только что загнали в корраль целый табун мустангов. Как только мы пристроим лошадей в безопасное местечко, сейчас же явимся к вам. С нами еще один товарищ, но только на него нечего особенно рассчитывать. Для постройки блокгауза у вас тут чудное место — как раз у самой бухточки, там, где небольшая роща. Тут у вас под руками строительный материал, вам не нужно рыть колодец и, кроме того, берег тут высокий и крутой, а это тоже имеет громадное значение, потому что вам придется укреплять только ту сторону, которая обращена к прерии.

— Я последую вашему совету, голубчик Карроль.

— И хорошо сделаете, полковник, но только принимайтесь за работу завтра же с утра.

— Мы так и сделаем.

— Отлично, — сказал Вашингтон Карроль, вскакивая на своего мула.

Затем, обменявшись еще несколькими словами с полковником и пожав ему крепко руку на прощанье, мустангеры дали шпоры мулам и рысцой направились к своей хижине.

Глава VI

МЕЧТЫ ПРЕСТУПНИКА

Между тем оставшийся в коррале Луи Лебар с нетерпением поджидал возвращения своих товарищей. Его нетерпение разделял также не стоявший на месте мул, хотя у последнего это вызывалось, может быть, просто чувством голода.

«Будь они прокляты, негодяи! — думал Луи Лебар. — Где это они пропадают, хотелось бы мне знать? С тех пор как они уехали, я мог бы уже несколько раз съездить в хижину и вернуться обратно. Они знают, что я здесь стерегу лошадей, и преспокойно сидят оба дома и едят до отвала, а я тут умираю от голода и жажды. Ах, как ненавижу я этих презренных негодяев за то, что они так презрительно и недоверчиво относятся ко мне! Они хотят ехать в Нэкогдочс сейчас же после того, как покончат с укрощением приходящихся на их долю мустангов… Но я не могу ехать с ними. Да, я не смею ехать! Туда чуть не каждый день являются приезжие из Луизианы, плантаторы и эмигранты. Я рискую встретить там знакомых, меня может кто-нибудь из них узнать. И тогда… тогда я попаду в руки регуляторов, этих проклятых полицейских ищеек, от которых мне стоило такого труда удрать! Что же делать? Как быть, раз я не могу ехать с ними туда? Остаться навсегда в прериях и в лесах? И всю жизнь бояться встречи с представителями закона?..»

Последние слова он машинально произнес вслух. Но звук собственного голоса испугал его, и он вдруг умолк, подозрительно огляделся, как бы для того, чтобы убедиться, что тут нет никого, кто мог бы услышать то, что он сказал, затем, тяжело вздохнув, проговорил громким голосом:

— Ах, если бы только я не боялся вернуться в Луизиану и поселиться снова там, хотя бы под чужим именем!.. А почему бы и нет? Цвет лица стал у меня совсем бронзовый, а моя борода изменила меня до неузнаваемости. Нет, об этом пока нечего и думать. Чтобы жить человеком независимым, ни в ком не нуждаться и избежать риска быть узнанным, нужно прежде всего иметь много денег, но у меня почти совсем их нет. А разве скоро разбогатеешь, если будешь всю жизнь заниматься охотой на диких лошадей, продавая их потом самое большее по десять долларов за штуку?.. Остается только один исход: согласиться с предложением Фаннинга, потому что только этим путем и можно составить себе состояние. Он предлагает присоединиться вместе с ним к команчам и заняться грабежом плантаторов по