течению Рио-Гранде. Плантаторы там народ богатый, и он уверен, что большинство мексиканских владельцев гасиенд держат у себя большие суммы денег, не говоря уже о том, что у каждого бесчисленное множество золотой и серебряной посуды, скота и всевозможных драгоценных вещей!.. Мне это, сказать правду, не особенно нравится, но я волей-неволей должен согласиться и присоединиться к Фаннингу с его шайкой грабителей. Надо будет еще раз выкрасить себе лицо и сделать его совсем такого цвета, как у краснокожих. Да, клянусь небом, я так сделаю. У меня, впрочем, нет другого выбора. Затем, когда у меня будет много денег, я могу смело ехать, куда захочу, и делать, что мне угодно. У этого молодого Фаннинга есть, кажется, небольшие деньжонки, и поэтому он может купить у меня мустангов, которые приходятся на мою долю: это меня избавит от необходимости гнать лошадей на продажу самому до ближайшего города и от опасности быть там кем-нибудь узнанным… Итак, решено: я присоединяюсь к Фаннингу и отправляюсь вместе с ним к берегам Рио-Гранде!..

Вот о чем думал Луи Лебар или, лучше сказать, человек, называвший себя этим именем, в то время как он, стоя внутри корраля, где жалобно ржали пойманные мустанги, с нетерпением поджидал возвращения товарищей. Ему пришлось долго еще ждать, пока наконец увидал их, рысцой направлявшихся к корралю.

— Наконец-то вы вернулись, — сказал он сердитым голосом, когда они подъехали к нему поближе, — а я уже думал, что вы там забыли обо мне!.. Какого черта вы там делали? Вы должны бы помнить, что я умираю тут от голода и жажды!

— Э, товарищ, — своим обычно веселым тоном возразил ему Торнлей, — если бы вы поехали с нами, вы увидели бы нечто такое, что заставило бы вас, готов поручиться, запоздать еще больше.

— Что же это такое?

— А! Заинтересовались-таки!

— Что же это такое, что может заставить двух охотников забыть, что их с нетерпением ждет голодный товарищ?

— В этой проклятой местности, черт возьми, не каждый день, я думаю, приходится видеть по две таких красавицы сразу!

— У семинолов тоже немало красивых девушек. Или, может быть, их-то вы и встретили? Признавайтесь, что я угадал!.. Ну, говорите, вы встретили краснокожих красавиц?

В этих словах Луи Лебара звучала нескрываемая насмешка, потому что он прекрасно знал, какого невысокого мнения его товарищи по профессии о краснокожих и о красоте их женщин и девушек.

— Я говорю вовсе не об этих отвратительных созданиях, — отвечал мустангер, — если бы мы встретили их, я не упомянул бы об этом ни одним словом, мистер Луи. Нет, я говорю о двух бледнолицых девушках, о двух ангелах, и надеюсь, что и Карроль не откажется подтвердить мои слова. Не правда ли, Ваш?

— Пусть меня возьмут черти, если я скажу хоть одно словечко против них! Это — настоящие ангелы, каких только можно себе представить, каких я еще никогда не видал до сих пор и каких, наверное, уже никогда больше и не увижу!

— Слушайте, Торнлей! Вы, должно быть, сговорились с Карролем и просто-напросто дурачите меня. Но я совсем не расположен смеяться, я умираю с голоду, и мне не до шуток. Дайте мне сначала поесть как следует, а потом я с удовольствием готов дурачиться с вами, сколько хотите.

— Ешьте, ешьте! — сказал Торнлей, протягивая уроженцу Луизианы мешок, в котором лежали привезенные ими сухари и дикий индюк, зажаренный накануне. Наедайтесь досыта, но только не думайте, пожалуйста, что мы шутим; это так же верно, как и то, что я теперь разговариваю с вами.

— Где же это посчастливилось вам увидать их? — спросил охотник, с жадностью набрасываясь на жареного индюка, один вид которого, казалось, сразу изменил к лучшему его настроение. Теперь рассказывайте, пожалуйста, я буду есть и слушать вас.

Торнлею так хотелось говорить, что он не заставил повторять просьбу два раза, и сейчас же с мельчайшими подробностями рассказал, каким образом увидели они прибывший в эти места караван эмигрантов. Затем он не менее красноречиво описал заключительную сцену свидания старинных друзей, причем не забыл, само собой разумеется, упомянуть и о том, что эмигранты хотят поселиться в этих местах и завести здесь плантацию хлопчатника.

— А вы не знаете, откуда прибыли эти эмигранты? — спросил Луи Лебар, которого рассказ Торнлея, видимо, сильно заинтересовал.

— Несмотря на то что все они между собой близкие родственники, так сказать, члены одной семьи, они прибыли сюда из двух отдаленных один от другого штатов, — отвечал Эдуард, — одни из них из Теннесси, а другие из Луизианы. Постойте, да вы сами, кажется, из Луизианы, Лебар? Что, если они окажутся вашими знакомыми? Вот было бы интересно, не правда ли? Вы жили там долго и должны знать многих.

Лебара не нужно было спрашивать, хочет он или нет узнать о том, кто такие эти колонисты; его любопытство и без того было сильно возбуждено, как только он услышал слово «Луизиана», потому что для него это слово могло иметь неизвестное его товарищам ужасное значение.

— Луизиана — один из самых больших штатов, — отвечал он, стараясь ничем не обнаружить своего волнения, — а для того, чтобы знать всех жителей любого даже из самых маленьких штатов Северной Америки, нужно не только просто странствовать по этому штату, как делал я, а жить в нем многие и многие годы. Если бы я знал их фамилии, я, пожалуй, мог бы сказать, из какой именно они местности, а может быть, оказалось бы, что я их и знаю… Да вы, по всей вероятности, спрашивали у них об этом? И они, наверное, сказали вам, кто они такие?

— Представьте себе, нет! Я не спросил их об этом и поэтому не могу удовлетворить ваше любопытство, но зато я слышал фамилию джентльмена, стоящего во главе каравана. Он из Теннесси, и к тому же старинный друг Карроля, который скорей, наверное, припомнит его фамилию, чем я.

Лебар вопросительно взглянул на старого траппера.

— Я прекрасно знаю его фамилию, — отвечал тот улыбаясь. — Я знаю не только фамилию, но и все прошлое этого джентльмена и смею вас уверить, что и сам он и