доставим им большое удовольствие.

Ваш кивнул головой в знак согласия, но не сказал ни слова, потому что к ним подходил Лебар. Затем они заботливо задвинули брусья барьера и занялись трудным делом укрощения диких лошадей. Ваш Карроль, как самый искусный из троих укротителей, шел во главе.

— Слушайте, Лебар, — сказал он, вы еще не научились хорошо бросать лассо, поэтому оставайтесь здесь у ворот, вы откроете нам выход, как только мы поймаем лошадей.

— Тем лучше, — отвечал Лебар, бросая на землю свое лассо, хотя и несколько недовольным тоном, — мне все равно что ни делать, а это даже и много легче, чем ловить лошадей.

Бродившие по корралю мустанги, завидя приближающихся охотников, подняли головы и с громким ржаньем отбежали в дальнюю часть загона, где сбились в плотную кучу и, дрожа от страха, ждали своих врагов. Ваш Карроль медленно подходил к табуну, держа в правой руке лассо, и, обернувшись на ходу к следовавшему за ним Торнлею, сказал:

— Теперь старайтесь набросить лассо на вашу пеструю лошадку, а я, — прибавил он, улыбаясь, — возьму себе эту кофейного цвета лошадку с черной головой и черной гривой.

В это время они были шагах в десяти или в двенадцати от сбившихся в кучу лошадей. Мустангер остановился, сначала откинулся всем корпусом назад, потом выпрямился, взмахнул над головой петлей лассо, и тонкий ремень, точно змея, обвился вокруг шеи лошади. В ту же минуту бросил свое лассо Торнлей и также удачно поймал понравившуюся ему с самого начала лошадь, белую, с маленькими черными, точно крапинками, пятнышками. Вслед за тем они приступили к самому трудному делу — вытащить лошадь из плотно сбившегося в кучу табуна; но через несколько минут и эта задача была благополучно выполнена. То потягивая, то отпуская лассо, они заставили лошадей сначала удалиться от табуна, а затем тем же способом принудили их бежать к воротам; здесь мустангеры вдруг натянули лассо. Лошади остановились, дрожа от страха, и позволили мустанге-рам подойти к ним. Первая часть укрощения была кончена, теперь оставалось объездить пойманных лошадей, но это уже такое легкое дело, которое мустангеры даже за труд не считают, — два часа бешеной скачки, и лошадь становится смирнее ягненка. Лошадь кофейного цвета выдержала испытание, но белая оказалась нежнее и у самых ворот, как подкошенная, упала на землю, с трудом дыша и от страха, и оттого, что лассо слишком крепко сжимало ее тонкую лебединую шею.

Глава X

ТИГРОВЫЙ ХВОСТ

Стук топоров, которыми рубили деревья, разбудил дремавшее эхо на берегах реки, орошавшей долину Кросс-Тимберс, где полковник Магоффин и его спутники с раннего утра и до поздней ночи работали не покладая рук и наскоро обтесывали бревна, необходимые для сооружения блокгауза.

В работе принимали участие все мужчины, за исключением Эжена Дюпрэ, не любившего тяжелого физического труда. В данную минуту он занимался чисткой охотничьего ружья, ведя в то же время шутливый разговор со своей двоюродной сестрой Теннесси.

Девушка в душе, видимо, вовсе не была недовольна присутствием двоюродного брата, хотя на словах она и упрекала его со смехом в том, что он только изображает из себя занятого человека, а на самом деле лодырничает.

— Вы кончите тем, что испортите ружейные стволы, Эжен, — сказала она. — Вы чистите их с самого завтрака, и если вы в самом деле хотите принести нам к обеду дикую индейку, вам давным-давно пора отправляться на охоту, мой друг.

Затем она обернулась к кузине и тем же веселым тоном сказала ей:

— Милая Луизиана, не можешь ли ты уговорить своего брата, который мне ужасно надоедает, оставить нас хоть на минуту в покое? Впрочем, если он не уйдет, я сама уйду и отправлюсь за цветами.

Эжен, как будто не слыша того, что говорила Теннесси, принялся внимательно осматривать свое ружье, но сколько ни старался, нигде не мог найти ни одной царапинки, ни одного пятнышка, которое могло бы послужить для него предлогом остаться еще немного в обществе девушек. Тогда он медленно, нехотя поднялся и, обращаясь к кузине, сказал:

— А я, Теннесси, не говорил бы вам ничего подобного даже и в том случае, если бы вы и в самом деле мне сильно надоели. Но вы, девушки, гораздо бессердечнее нас, вы в состоянии смеяться над человеком даже и тогда, когда видите, что ему тяжело, что он едва не умирает от горя у ваших ног.

Чуть заметная улыбка озарила на минуту бледное лицо Луизианны Дюпрэ.

— Не говори таких глупостей, Эжен, — сказала она затем умышленно строгим голосом. — У тебя нет никаких причин для того, чтобы умирать с горя. Будь умницей и, если хочешь доставить мне удовольствие, отправляйся-ка лучше на охоту.

— Я сейчас иду, сестричка. До свидания! Не сердись на меня, пожалуйста, не сердитесь и вы, Теннесси! Если я не принесу вам к обеду индейку, то позволяю вам говорить про меня, что я не умею стрелять.

Он поцеловал у нее руку и, весело насвистывая охотничью песенку, направился по берегу реки. Луизиана следила за ним печальным взглядом до тех пор, пока он не скрылся из глаз.

— Бедный Эжен! Он так добр и так любит меня! Только он один и остался у меня после того, как умерли мои отец и мать, а моего несчастного жениха…

Теннесси обняла кузину обеими руками и, прижимаясь к ней, взволнованным голосом сказала:

— Не говори так, голубушка Луиза!.. Старайся отгонять от себя эти печальные мысли! Мертвые счастливее нас, кто знает, что ждет нас здесь?.. Может быть, мы еще будем завидовать им!.. Не горюй же так, моя дорогая!

Луизиана вытерла слезы, выступившие у нее на глазах, и, целуя кузину, сказала:

— Ты мой лучший друг, Теннесси! Я знаю, что ты меня любишь и сама очень люблю тебя и знаю, что тебе тяжело видеть меня такой грустной и слушать мои слова… И знаешь, ты права, к чему вспоминать о прошлом, да еще о таком тяжелом?.. Оно