Пройдет ли это вообще хоть когда-нибудь? Или ей всю жизнь суждено мучиться от этой проклятой запретной любви? Ложиться в постель с Андреем, а мечтать о Марке?

Зашедшая через три дня Катя принесла новости обо всех. По ее словам, большинство родственников собиралось переезжать в Минск.

– Это еще кто? – удивилась Ксю.

– Ну ты, например, уже переехала… и, кстати, неплохо устроилась… Квартира ваша с Андреем или вы снимаете?

– Наша.

– Обалденная. Сколько комнат?

– Три и кухня.

– Зашибись! Вот чтоб я так жила.

– Так будешь жить, чего ты волнуешься! Ну, а кто еще собирается сюда?

– Марат учится тут, мы с Владом после свадьбы тоже тут останемся, Марк сюда переезжает…

– Почему?

– А его в Березино с работы уволили, и новую найти он не смог. Там с этим напряженка… Так вот, деньги нужны, потому Марк решил вернуться на прежнюю работу, художником этим – от слова «худо жить». Вот. А еще Света с Лешей там жить устали… Ну, оно, в общем, понятно, – городок маленький, что там Леше делать с его высшим образованием?

– Короче, массовое переселение?

– Ну. Нас тут веселая компания наберется. Так, а у тебя что нового? Ты обещала фотки показать…

– А, конечно, сейчас, – Ксюша встала с дивана и, неожиданно ощутив головокружение, покачнулась.

– Ксю, – что с тобой? – вскочила Катя.

– Нет, ничего… Я ступила неудачно, – соврала Ксю, все еще держась за спинку дивана. – Сейчас я тебе фотографии принесу. Кстати, чаю хочешь?

– Хочу.

– Тогда пошли на кухню.

Дав сестре привезенные из Крыма фотографии, Ксюша принялась за приготовление чая, при этом стараясь не делать резких движений. Не хватало еще в обморок упасть.

Пока вода в чайнике грелась, Ксю достала из шкафчика печенье, а из холодильника блюдце с джемом и два апельсина. Это была еще одна прихоть ее организма – в последнее время Ксю съела апельсинов больше, чем за всю жизнь.

Почувствовав терпкий цитрусовый запах, Катя оторвалась от созерцания фотографий и удивленно посмотрела на сестру.

– Ксю, ты же раньше не любила ни апельсины, ни лимоны!

– Не знаю, Кать, сама удивляюсь. В день по четыре штуки съедаю и чай с лимоном пью…

– Странная перемена вкуса. Раньше ты бананы предпочитала…

– А теперь меня от них воротит.

Ксю встала, чтобы отключить закипевший чайник. Кухня снова пошла у нее перед глазами, и Ксю остановилась.

– Ксюш, тебе плохо? – встревожилась Кэт. – Ты так побледнела… Голова кружится?

– Да, немного.

– Ты сядь, я сама чай сделаю… Часто у тебя такое?

– Да нет. Резкая смена климата, наверное, – ответила Ксю.– В Крыму солнце все время пекло, а тут дождь…

– А может, ты просто беременна?

– Я? – Ксюше эта мысль в голову как-то не приходила. Но, подумав немного, Ксю решительно сказала: – Нет.

– Почему ты так уверена?

– Потому что я таблетки принимаю. Хоть я и замуж вышла, ребенка в двадцать лет заводить пока не хочу. Подожду хоть год.

– Здравое решение, но разве ты никогда не забываешь выпить таблетку?

– Нет, никогда. Я в таких вещах аккуратна. Ни разу не было случая, чтобы я забыла…

– Везет тебе! А я противозачаточные принимаю от случая к случаю. Как только меня проносит! А ты таблетки давно пьешь?

– Да больше года уже, а что?

– Просто если бы недавно, то твое состояние можно было бы списать на побочный эффект. Но ты принимаешь их давно и уже привыкла…

– Да, привыкла. Так что думать тут нечего. Просто влияние погоды. У меня такое бывает. Пройдет.

– Ну, тебе виднее, – сказала Катя. – Но я бы на твоем месте все же сходила к врачу, потому что выглядишь ты какой-то измученной. Я подобное видела, да и сама…

– Что сама? – спросила Ксю, заметив, что Кэт резко замолчала.

– Да нет, ничего, – ответила та и, натянуто улыбаясь, перевела разговор на другое: – Вы с Андреем здорово время проводили на курорте, судя по фоткам…

– Не заговаривай мне зубы, Катерина, – не дала себя отвлечь Ксю. – Я неважно себя чувствую, это правда, но не надо считать, будто я стала от этого глупее. Я ясно слышала, что ты что-то говорила о себе… Ты сама была беременна, Кэт?

– Ну, была, – вызывающе сказала Кэт. – Давно уже, мне еще лет семнадцать было… Ты тогда в Березино жила, а у меня в ту зиму все шиворот-навыворот шло. С парнем одним я спуталась и залетела.

– И что? – ошарашенно спросила Ксю. – Ты этого никогда не говорила…

– А какой смысл мне было говорить? У всех были свои проблемы, всем было не до меня… Знаешь, Ксю, вы ведь всегда считали меня этакой сорвиголовой, которой все в этой жизни параллельно. Никому и в голову не приходило, что мне может быть больно и обидно, что у меня есть чувства. Вы всегда воспринимали меня, как клоуна, который всю свою жизнь превратил в спектакль, и который ко всем проблемам относится легко и смеясь. И все мои капризы, все скандалы воспринимались, как дурость. Никто не понимал, что я просто пытаюсь привлечь ваше внимание!

– Но зачем?

– Тебе, понятно, не нужно. Тебе и так всегда слушают – и когда ты говоришь, и когда ты молчишь – тебя слушают. Потому что уважают тебя и прислушиваются к твоему мнению. А меня кто станет слушать, если все убеждены, что я ничего, кроме глупостей не скажу?

– Но ты же сама заставляешь всех так о себе думать! Сама так себя ведешь!

– Нет, ничего подобного. Просто в детстве между мной и тобой сделали выбор, в ходе которого ты стала главной, а я отошла в тень. Я всегда была только твоим двойником, люди вокруг замечали только тебя, а меня никто не воспринимал всерьез. Мне оставалось только играть роль клоуна. Ксю, ты просто не знаешь, что значит быть тенью, чувствовать себя ущербной, дефективной, лишней, понимать, что даже родители тебя не любят.

– Не выдумывай, Кэт, мама и папа любят тебя! Разумеется, любят!

– Вот именно «разумеется»! Любят, потому что не любить неудобно – как-никак, я их дочь. Но я никогда не была для них смыслом жизни. Конечно, я не такая замечательная, как ты – не такая добрая, не такая приветливая, не такая нежная, не такая уживчивая. Впрочем, проехали. Я привыкла.

– А что стало с твоим ребенком? – напомнила Ксю.

– С ребенком? Я сделала аборт во время одного из моих уходов из дома. Я не столько боялась родоков, сколько боялась, что ребенок родится неполноценным. Я тогда курила травку, пила. Мне нельзя было рожать.

– Господи, Катя! Не может быть! Неужели ты это сделала?