время они не были довольны ничем. При Лисьем Доле им отдали около тысячи мертвых кайров, и шаваны насладились сполна. Избавили трупы от ценностей, поделили меж собою двуцветные плащи, острые северные клинки, дорогие наручи, прекрасные доспехи. Тела освежевали и бросили на съедение зверью, головы отделили и насадили на копья, много дней везли с собою, пока вонь не стала совсем невыносимой. И все эти дни шаваны напоминали сытых, урчащих котов.

Но то было раньше, еще в Нортвуде. А в Ориджине больших боев не случалось, хутора и замки обычно доставались пустыми, скудная добыча вызывала лишь досаду. Изредка кучка северян оказывала сопротивление и бывала безжалостно убита – но то оказывались старики да юнцы, на них не было дорогих трофеев. Орда наполнялась злобою и жаждала резни. Сюда примешивалась обида на Избранного. Здесь, в Ориджине, он постоянно слушал советы Льда и Флеминга, а Гной-ганту отдалил от себя. Шаваны хотели видеть Пауля главным военным вождем – граф назначил Рихарда. Шаваны хотели добычи – ее не предвиделось аж до Первой Зимы. Шаваны свирепели от холода, который уже вовсю кусал за щеки – но против горной стужи даже Избранный был бессилен. Стоящая на плоскогорье орда бурлила, точно закрытый котел на огне. Мартин хорошо понимал замысел брата: он доведет это варево до кипения, а потом выплеснет на Первую Зиму!

- Милорд, я все это знаю, - перебил Джоакин, взобравшись в седло. – Что же случилось-то?

- Отпирай ворота! – крикнул Мартин и выехал на крутую каменную улицу. – Ну, значит. Вчера ужинал я с Доркастером…

Барон Доркастер снискал особую славу тем, что в течение месяца удерживал Клык Медведя и водил за нос ныне покойного Крейга Нортвуда. Когда снова встала задача удержания трудного замка, Шейланд поручил ее барону. Доркастер с Перстом Вильгельма и отрядом воинов занял крепость лидских графов, другой отряд патрулировал улицы города. Барону досталась и еще одна важная задача: охрана волчицы. Мартина с Джоакином отстранили, ключи от клетки передали Доркастеру. Иона осталась в целости и сохранности, только сменила надзирателей. Это виделось Мартину верхом несправедливости.

- Помнишь, как она меня отделала?! По челюсти хряп – зубы полетели! Потом в локоть – хрясь! Насмерть бы забила, если б не Пауль… А Вит ей ничего не сделал! Совсем ничего, ну!

- Видать, она его околдовала, - допустил Джо.

- Давным давно, еще на свадьбе! До сих пор чары не развеялись!

От возбуждения Мартин слишком резко подстегнул коня. Тот рванулся, чуть не затоптав пару северян. Лидцы едва успели отскочить с дороги, и Джо бросил им: «Извините». Они посмотрели так, как только и смотрят эти проклятые лидцы: открыто и холодно, прямо в глаза, с оскорбительной уверенностью. Джоакину захотелось довершить дело Мартина: развернуть лошадь и затоптать горожан. Но бесполезно: их тут тысяч тридцать, все одинаковы…

- Иона – ведьма, это ясно. Но что же Доркастер?

- Он не согласен, видишь ли. Он заходил к ней поговорить и не почувствовал магии. Но в этом-то магия и есть! Человек не чует подвоха, но делает так, как надо ведьме!

- Ваша правда, милорд.

- Ну, вот я и решил убедить Доркастера. За ужином сказал ему вот что…

Мартин ужинал с бароном уже несколько дней: каждый вечер с тех пор, как покинул больничную койку. Всякий раз он пробовал новый подход: то расписывал коварство Ионы, то показывал свои шрамы, нанесенные ею, то убеждал в греховности колдовства. А вел всегда к одному: волчица должна понести наказание! «Барон, сделай с ней что-нибудь, ну. Сиську отрежь, глаза выжги, кожу со спины сдери. Убей какого-то северянина и брось труп к ней в клетку, пускай там разлагается. Если тебе лень – не беда, я сам убью и принесу, ты только вкинь. У меня ж ключей от клетки нету…» Доркастер выражал понимание, поддакивал, сопереживал – но исполнять не собирался: «Граф велел сохранить ее в целости до нашей победы. Он сам хочет вбросить к ней дохлого северянина, и это будет Эрвин Ориджин. А до тех пор волчицу трогать нельзя».

Затем Мартин прослышал кое-что от солдат: «А правда, барон, что Вит приказал тебе казнить Иону в случае городского бунта?» Доркастер качнул головой: «Не просто в случае бунта, а только при опасности, что лидцы ворвутся в замок. Верьте мне, лорд Мартин, такого риска нет. Горожане ходят хмурые, как топор, но мятежа не затевают».

- Сильно они гордые, - буркнул Джоакин, проезжая вдоль прилавков с лидским орджем. Даже торговцы чертовым пойлом смотрели на него с укоризною. – Рога бы им обломать. Я бы заставил собрать навоз после орды. Тогда точно спеси убавится.

- Эй, ты слушаешь меня или нет?!

- А вы еще не все сказали?

- Нет же, осел! Самое главное впереди! Вчера говорили мы с бароном так и этак, но вдруг вошел караульный с докладом…

А доклад был таков: к воротам замка подъехала тройка ханида вир канна и требует встречи с бароном. Доркастер проявил учтивость и пригласил сынов Степи к столу, но предварительно проверил Перст на руке. Мартин проверил свой.

Во главе тройки находилась Чара. С нею был однорукий верзила Сормах, а также личный стрелок Пауля – Кнут. Они не стали есть и пить, а сразу повели разговор, и тот был не из приятных. «Мы пришли сюда, чтобы искупаться в крови волков, забрать их жен и сжечь дома. Граф не дал нам этого!» На счет жен звучало немного смешно, поскольку говорила Чара. Барон уточнил: «Сударыня предпочитает девушек?» Сормах взревел: «Мы возьмем свою добычу! Что бы граф ни сказал, мы выпотрошим Север, как дохлую овцу!» Доркастер попытался успокоить: «Граф не имеет ничего против дохлых овец, а также потрошения. Едва придем в Первую Зиму, вы сможете потрошить кого угодно, от кайров до котов».

Вперед выступил Кнут и сказал: «Приехал вестовой от Льда - сообщил, что дорога открыта. Можем выступать на Первую Зиму. Но мы с этим вестовым поболтали немного, и он говорил так, будто Первая Зима – владение Льда. Владение Льда, ты понимаешь, барон?» Доркастер пожал плечами: «Конечно, понимаю. Рихард Ориджин – законный герцог…» И Кнут сказал: «Раз так, то он не позволит грабить Первую Зиму. Нам достанутся лишь те, кого убьем в бою. А если кайры сбегут, как обычно, то плакали наши трофеи». «К чему вы клоните?» - уточнил барон. Кнут понизил голос и сказал этак вкрадчиво: «Мы требуем