велит разбудить всех братьев и сестер. В темноте слышится топот ног на лестнице, зажигаются свечи. Сонные люди заполняют самую большую комнату, никто ни с кем не разговаривает.

– Я не тот, кто я есть, – говорит Господин после долгого молчания. В ночной тишине раздается чье-то покашливание. – Я был скрыт от вас под этим именем – Яков Франк, но не это мое настоящее имя. Моя страна далеко отсюда, в семи годах путешествия по морю из Европы. Моего отца звали Тигр, а на печати рода матери был изображен волк. Она была королевской дочерью…

И пока Господин произносит все это, Чернявский смотрит на лица собравшихся. Старшие слушают внимательно, кивая головами, словно давно об этом знали и теперь лишь получают подтверждение. Они привыкли к тому, что все сказанное Яковом – правда. А правда подобна баумкухену[218], состоит из множества слоев, которые, вращаясь, соприкасаются друг с другом в разных конфигурациях. Правда – то, что можно выразить посредством множества историй, ибо она подобна райскому саду, в который вошли мудрецы: каждый из них увидел свое.

Младшие слушают только поначалу, потом длинная, причудливая история, напоминающая восточную сказку, нагоняет на них скуку, они вертятся, перешептываются, многое пропускают, потому что Яков говорит тихо, с усилием, а сам рассказ настолько удивителен, что они перестают понимать, о ком речь. О Якове – что он королевского происхождения и был отдан на воспитание еврею Бухбиндеру, и они поменялись с его сыном, также Яковом, и этот Бухбиндер научил его еврейскому языку, для отвода глаз, для видимости? Вот почему его дочь Эва, Авача, да будет она в добром здравии, может выйти замуж только за представителя королевского рода.

Молодых людей, похоже, больше интересуют вести из Франции, о которых газеты пишут все с большей тревогой. Некоторые из этих известий странным образом согласуются с тем, что говорит, цитируя Исаию, Яков: что, когда придет время крещения всех иудеев, исполнятся слова пророков: «Не будет тогда никакого различия между знатными и незнатными, священником и мирянином, рабом и господином, служанкою и госпожою, богатым и бедным, ростовщиком и тем, кто стоит под гнетом чужих денег, покупающим и продающим. Ибо все одинаково станут…» Это молодежь впечатляет, но, когда разговор заходит о какой-то звезде Шабтай, указывающей путь в Польшу, где лежит большое сокровище, они снова теряют интерес.

Господин заканчивает свою странную речь словами:

– Когда вас спросят, откуда вы и куда идете, сделайтесь глухи и притворитесь, что не понимаете их слов. Пусть скажут о вас: эти люди красивы и добры, но они простаки и небольшого ума. Не протестуйте.

Они расходятся и ложатся, озябшие, усталые. Женщины еще некоторое время шепотом комментируют длинный и неожиданный монолог Господина, но с восходом солнца он как-то бледнеет и растворяется – подобно ночи.

На следующий день крестят маленького Каплинского, поскольку, узнав о недуге Господина, из Валахии прибыло все семейство. Увидев их, Яков оживляется и от волнения начинает плакать, и Чернявский, и все старшие братья тоже плачут, растроганные тем, что Хана неуловимо присутствует здесь через своего брата, и смущенные беспощадностью времени. Хаим, ныне Яков Каплинский, постарел и хромает, но его лицо по-прежнему красиво и так напоминает лицо Ханы, что все вздрагивают.

Господин берет маленького мальчика на руки и окунает ладонь в принесенную из костела святую воду. Сначала обмывает малышу головку, потом надевает на него тюрбан, в память о турецкой религии. И еще как знак места, где они пребывают теперь, повязывает на шею шелковый платок. Во время этой церемонии по его напряженному, страдающему лицу, наполовину неподвижному, текут слезы. Ибо понятны делаются его слова о том, что правоверные плывут теперь на трех кораблях и что корабль, на котором находится он, Яков, подарит спутникам наибольшее счастье. Но и второй тоже хорош, потому что поплывет недалеко; это братья в Валахии и Турции. А третий поплывет в далекий свет – это те, кто растворится в водах мира.

О грехах Роха Франка

Однажды, когда Яков заболевает и в замке приказывают соблюдать тишину, внизу возникает какая-то суматоха: несмотря на расставленную вокруг замка стражу, к главному входу удается пробраться какой-то женщине, и теперь она с криком устремляется дальше, на галерею. Чернявский бросается вниз и обнаруживает там свою жену, пытающуюся усмирить гостью. Женщина молодая, светлые волосы рассыпались по спине. Она отвязывает от груди объемистый сверток и кладет на пол. Чернявский с ужасом видит, что сверток шевелится, а потому приказывает страже и всем случайным свидетелям этого происшествия удалиться; они остаются втроем.

– Который из? – спокойно спрашивает Анна Чернявская.

Она берет девушку за локоть и аккуратно ведет в столовую. Велит мужу принести ей что-нибудь горячее, потому что холодно, и девушка дрожит.

– Герр Рох, – со слезами говорит девушка.

– Не бойся. Все будет хорошо.

– Он женится на мне. Он так сказал!

– Ты получишь компенсацию.

– Что такое компенсация?

– Все будет хорошо. Оставь ребенка нам.

– Он, он… – начинает девушка, но Чернявская, развернув тряпки, сама все видит. Ребенок больной – вероятно, девушка перетягивала живот. Вот почему он такой спокойный, странно поводит глазами, пускает слюни.

Чернявский приносит еду, девушка с аппетитом ест. Чернявские совещаются. Затем Анна принимает решение, и муж кладет на деревянный стол несколько золотых монет. Девушка исчезает. В тот же день Чернявские отправляются в деревню и там, щедро заплатив, отдают ребенка крестьянину и подписывают с ним долгосрочный контракт.

Дорого им обходятся романы Роха. Это уже второй случай.

Эва Франк, которой Чернявские сообщили обо всем, велела вызвать Роха и теперь распекает брата. Платьем она смахивает обрезки ткани, оставленные после примерки портнихой. Эва говорит тихим, напряженным голосом, словно бы стегая Роха розгами:

– Ты ничем не помогаешь, ничего полезного делать не умеешь, ничем не интересуешься. Ты как чирей на заднице – сплошные проблемы. Отец дал тебе шанс, но ты ничего не сделал. Только вино да бабы на уме.

Она переглядывается с Чернявской, которая вместе с мужем сидит у стены.

– Вина тебе нальют. Отец распорядился.

Рох, развалившись в кресле, не поднимает глаз и, похоже, посмеивается, глядя на собственные ботинки. Из-под небрежно надетого парика торчат светло-рыжие волосы.

– Отец болен и долго не протянет. Не говори мне о нем. Тошнит уже.

Эва выходит из себя. Склоняется к брату и шипит:

– Молчи, дурачок.

Рох закрывает лицо руками. Эва резко отворачивается, снова сметая пышным платьем обрывки ткани и разбрасывая их по комнате. Выходит.

Чернявский смущен, он видит, что Рох всхлипывает:

– Я самый несчастный человек на свете.