Вскоре они вышли на центральную улицу и остановились в тени, ожидая, пока подойдет трофейный трамвай. Этот трамвай был вывезен из бывшей Австрии после войны. Двигался он уже еле-еле, его постоянно чинили, но одновременно любили, потому что больше нигде в мире не было такого старого трамвая. У него и рельсы были особые, узенькие. Маше очень хотелось сфотографироваться возле него, и она заранее настраивала Емельяна, чтобы он не корчил рожи.

– Ладно, не буду! – смиренно пообещал Емельян.

Маша зорко посмотрела на него. Она хорошо знала, с кем имеет дело.

Они продолжали гулять и фотографироваться. Пете нравилось говорить с Емельяном. Петя расспрашивал его об оружии, которое хранится в музее. Емельян знал много и рассказывал интересно. Он во всем разбирался: от первобытных топоров до мушкетов, кремневых ружей и пулеметов. Оказалось, что и в музей он изначально пришел, чтобы спокойно возиться со старым оружием, да еще и в рабочее время.

– Крым в этом отношении уникальное место. И скифы тут воевали, и греки, и генуэзцы, и монголы, и турки, и Суворов, и англичане, и французы, и немцы. И все не голыми руками бились. Так что если бы земля Крыма сразу отдала все оружие, что в ней до сих пор припрятано, здесь выросла бы гора этажа до пятого.

И Емельян с восхищением задрал голову, точно в самом деле созерцал эту гору.

– Ну и в музее кое-что имеется. Почти каждый месяц что-нибудь новенькое приносят. Но видели бы вы, как до моего прихода все хранилось! Затвор открываешь – ржавчина пластами отваливается. Хотя, конечно, снаружи твой папа все исправно красил! Даже внутрь ствола кисточкой залезал! – сказал он Маше, чтобы ей было приятно.

Петя замялся. Ему очень хотелось задать один вопрос.

– А японское оружие в музее есть какое-нибудь? – спросил он вскользь.

– Навряд ли, – сказал Емельян. – Сюда японцы не доходили.

– На самом деле он хочет спросить, не видели ли вы мужчину с мечом и в кимоно. В ночь, когда чашу стащили, он что-то делал на крыше музея! – выпалила Алёна.

Петя предостерегающе взглянул на сестру, но было уже поздно. Емельян расхохотался:

– Мужик с мечом на крыше музея? И что он там делал?

– Не знаю. Сидел между трубами, вскинув меч. А вокруг били молнии, – сказал Петя, радуясь, что Алёна не проболталась Емельяну хотя бы про фотографию.

Емельян задумался:

– С холодным оружием у нас бедновато. Есть скифские акинаки, парочка драгунских палашей, буденновская шашка, несколько турецких ятаганов плохой сохранности и кое-что по мелочи. И вообще из музея совсем не скифскую чашу надо было брать! У нас немецкий миномет, например, в отличном состоянии! Думаю, из него ни разу не стреляли. Под Севастополем в заваленном блиндаже нашли.

И Емельян вздохнул так мечтательно, словно сам с трудом сдерживался, чтобы не утащить его из музея.

– А про японские мечи вот у кого надо узнавать! – сказала Маша, кивая на ограду городского парка. На ограде, привязанная к пикам, висела длинная перетяжка:

За оградой парка прямо на газоне было разбито десятка четыре палаток. Отдельно французы, отдельно русская армия, отдельно турки. Палатки римлян, сшитые из кожи и прикрепленные веревками к деревянным кольям, охранялись. На жаре топтались двое молодых полицейских, у одного из которых сильно торчали уши. Петя и Емельян попытались подойти, но полицейские преградили им дорогу:

– Нельзя!

– Почему?

– Римляне просили никого сюда не пускать. У них вчера из палатки телефон украли.

– А где сами римляне? – спросил Петя.

Полицейские показали. Римляне обнаружились у глухой стены павильона с электрическими машинками. На двух столбах висел здоровенный мешок с песком. Человек восемь римлян, одетых в доспехи, по команде бросали в него копья-пилумы. И хотя расстояние было не больше десяти метров, ни один пилум в цель не попал. Все или не долетали, или перекручивались в воздухе и плашмя стукались в кирпичную стену. У Пети создалось впечатление, что, если хочешь уцелеть, надо стоять как можно ближе к мишени, желательно даже напротив нее. Римский центурион – роскошный красавец в алом плаще и блестящем нагруднике – хватался за голову.

– Что вы делаете?! Ну что?! На тренировки потому что надо ходить, а не на море бегать! – стонал он.

Римляне огрызались, ставя центуриону на вид какую-то рабыню из Одессы, которую тот якобы захватил в плен и которая не умеет даже варить картошку.

За тем, как римляне метают копья, наблюдало немало зрителей, откровенно издевавшихся над бедными завоевателями. После очередного нелепого промаха из толпы зрителей выдвинулся мощный человек маленького роста. Он взял у одного из римлян копье, взвесил его в руке, перехватил поближе к шару и метнул. Копье пронеслось и вонзилось в мешок с песком. Причем вонзилось так, что тяжелый мешок качнулся и стало ясно: римское копье в умелых руках действительно было грозным оружием.

Мужчина же, метнувший копье, повел себя странно. Сразу после броска он скрылся в толпе и стал пробираться к выходу, прокладывая себе дорогу локтями. Когда центурион, с трудом высвободивший застрявшее копье, вернулся, его уже не было.

– Ой! Это же был наш физкультурник! – вдруг сказал Петя.

– Какой физкультурник?

– Адам Тарасюк. Я не знал, что он копья метать умеет! Я думал, он только на одной руке подтягивается.

– Точно он? – удивилась Катя.

– Да, – подтвердил Петя. – Я на него достаточно в школе насмотрелся. У него каждый урок физкультуры – это последний бой.

После этого удачного броска центурион не отважился продолжать тренировку в метании. Он выстроил свой сильно поредевший отряд, и римляне стали ходить и, образуя черепаху, закрываться щитами от воображаемых стрел.

Емельян с Машей вскоре ушли, а Гавриловы и Моховы перекочевали в глубь парка, где на другой площадке развеселый молодой человек устраивал детские бои. Дети рубились на безопасных мечах, покрытых утеплителем и упакованных в брезент. Правил было только два: по голове не бить и если по тебе попали – выходить. И, конечно, оба эти правила нарушались.

Саша с Костей немедленно ринулись в бой, а за ними и Алёна с Ритой. Причем Алёна проявила немалое рвение и несколько раз становилась победительницей в рубке один на один. Вика и Нина Мохова ждали у забора. Изредка из окутанной пылью толпы возникали то Саша, то Костя – красные, распаренные, шатающиеся.