– Пи-и-и-и-ить! – стонали они и жадно припадали к двухлитровой бутылке. Потом снова кидались в рубку.

– Меня убила Красная Кепка! Тебя убил Ковбой! – кричали они.

Еще там была девочка в шапочке с ушками, и ее явно недооценивали, потому что она была маленькая-маленькая. Она подскакивала, наклонялась и, проскальзывая под мечом противника, била по ногам. Сама же эта девочка всегда оставалась неуязвимой. Прозвище у нее было Кровожадная Тоня.

Лишь два часа спустя дети вернулись домой. Костя, Саша и Алена только и говорили что о рубке, Кровожадной Тоне, Красной Кепке и Ковбое.

Петя же всю дорогу качал головой и думал о чем-то своем.

– А все-таки меня очень занимает один вопрос! Где мой физкультурник Тарасюк так научился метать копья? И почему он так не хотел, чтобы его кто-нибудь узнал? – сказал он.

Петя думал весь вечер и большую часть ночи. Сидел у своего ватмана, на котором была изображена схема музея, и одну за другой подрисовывал все новые и новые детали. Людей, предметы, машины, дополнительные помещения, соединял людей и комнаты стрелками, ставил возле них знаки вопроса. Зачеркивал, закрашивал мазилкой, подклеивал дополнительные бумажки, которые открывались как окошки.

Саша как истинный Ватсон сидел возле Пети и, не пытаясь угнаться за ним мыслью, раскрашивал на крыше музея человечка с мечом. Наконец Саша устал, опустил на ватман голову и уснул. Петя поднял брата и переложил его на кровать. Потом посмотрел на то место ватмана, которое Саша закрывал ухом, и опять увидел все того же человечка с мечом. При этом выяснилось, что от усердия Саша пририсовал ему еще и копье. А у копья был такой же шар, как у римского пилума, вонзившегося в мешок с песком.

Петя долго смотрел на пилум, у которого Саша изобразил целых три зазубрины. Потом лег рядом с Сашей и уснул. И всю оставшуюся ночь ему снились ниндзя, которые пробираются в холодильник и едят там огурчики из банки, а когда за ними гоняешься, они бросаются пилумами и эти пилумы вонзаются в стены…

Утром Петя проснулся часов в двенадцать и, глядя в потолок, долго вспоминал: нужно ему сегодня идти в школу или не нужно. Потом вспомнил, что сегодня консультация по обществознанию, встал и побрел на кухню. Там уже шла обычная не утренняя даже, а дневная жизнь. Костя просил у Вики: «Дай мне чашку, которую помыла не ты!»

У Кости было трепетное отношение к чистоте. Он требовал по сорок раз перемывать чашки и тарелки, хотел, чтобы ему мыли бананы и мандарины, и это при том, что сам он засовывал себе в рот железную мелочь, а руки мыл просто пронося их под струей воды.

Алёна, рыдая, жаловалась, что у нее пропал телефон.

– Я положила его вчера на стол, а малыши его куда-то украли! Они будут на нем играть!

– Не говори «украли»! Говори «забрали», – поправлял папа Гаврилов.

– Вот я и говорю: они не помнят, куда украли…

Когда Петя появился на кухне, Катя насмешливо уставилась на него, точно спрашивая: «А ты что тут делаешь? Ты что, не пошел на консультацию?» Петя сделал строгие глаза. Не все, что известно сестре, должно быть известно родителям.

Перекусив, Петя сел к окну и стал наблюдать.

Сержанта Елкина во дворе уже не было. Интерес зевак к заднему дворику музея постепенно ослабевал. Они больше не стояли сплошной стеной и не фотографировали всякую появлявшуюся во дворе кошку с такой жадностью, словно она шла сознаваться в преступлении.

Физкультурник Адам Тарасюк жил не на первом этаже, как все, а на втором, на чердаке, который пристроил кто-то из предыдущих хозяев, чтобы сдавать курортникам. Его жилище походило на голубятню. К двери вела хлипкая железная лесенка, едва заметная, так что казалось, будто Тарасюк возникает из отвесной стены, а потом идет по воздуху. Когда к Тарасюку приходили гости, они всегда минут по пять стояли внизу, набираясь смелости, чтобы подняться. Сам же Тарасюк и перил не касался, взлетая наверх как шимпанзе – двумя могучими прыжками с опорой на руки.

Петя смотрел из окна на жилище Тарасюка и прикидывал, что если встать на перила, то можно, подтянувшись, вскарабкаться на крышу. А с конька крыши перескочить на более высокую крышу бокового дома, а оттуда уже без малейшего затруднения перелезть и на крышу музея. Интересно… ну просто очень интересно!

Он опять достал фотографию, сделанную ночью в грозу, и долго смотрел на нее. Лицо в предельном увеличении распадалось на квадратики. Примерно так же выглядят в Сети видеоролики с участием снежных людей и пришельцев из космоса. Никогда ничего конкретного, и всегда в самый важный момент в кадр якобы случайно попадает дерево или батарея у телефона разряжается.

– Ватсон! Иди сюда! – крикнул Петя.

Саша подскочил к нему. Вместе с Сашей подбежала и Рита, которая всегда подходила, когда звали кого-то другого. Зато когда звали ее, Рита всегда издали выясняла зачем, а потом уже принимала решение, подходить или нет.

– Э-э… У тебя физкультуру кто ведет? Не Тарасюк? – спросил Петя и продолжил: – Значит, так. У вас с Костей пластмассовые рапиры есть? Возьмите рапиры и начинайте сражаться на железной лестнице у Тарасюка! Сражайтесь, сражайтесь – и так до самого верха!

– А если он выйдет? – спросил Саша.

– Тогда вы ему покажете рапиры и скажете: «А у нас вот что есть!»

– А он?

– Сложно предсказать… Если поднимусь я и спрошу у него, есть ли у него меч и бегает ли он с ним ночами по крышам, то ему это может показаться подозрительным. К тому же он вечно на всех ЕГЭ дежурит. Ну а вы… ну просто два дурачка с рапирами! Ну как-то так он подумает! И даже не исключено, что захочет похвастаться… Понял? Ну иди зови Костю!

Доктор Ватсон шмыгнул носом, осмысливая задание. Потом взял рапиру, подкрался сзади к Косте и стал тыкать его рапирой. Костя всегда загорался моментально. Единственная его проблема состояла в том, что он не умел играть в войну понарошку. Если Костя хватал рапиру, то уже через три секунды начинал размахивать ею так, словно это был его последний бой и он собирался дорого продать свою жизнь. Хорошо еще, что у рапиры на конце было утолщение, мешающее больно уколоть. Но уж ударить-то ею можно было как следует. Производители рапир явно не учитывали, что те могут оказаться в таких горячих руках, как у Кости.