Этакие догонялки, прямо как в далёком детстве с папой. Бегаешь себе по поляне, усеянной одуванчиками, хохочешь и кричишь во всё горло. Женя на секунду окунулась в это тёплое воспоминание. Никаких страхов. Никакой животной паники, разрывающей грудную клетку. Только летний горячий воздух, солнечные зайчики, прыгающие по стволам деревьев, и пьянящее ощущение шуточного преследования. Приятно немного побыть жертвой, когда ты прекрасно знаешь, что всё понарошку.

Тесей следовал нити, покидая лабиринт Минотавра. Женя бежала, держа в руках незримую лунную леску, вполне зримо режущую ладони, но боль сейчас не была ощутима. Важно было только одно — отыскать моховой ковёр, где, как красавица из старой сказки, спит крепким сном Соня, вырвать её из цепких лап Леса и покинуть этот кошмар. Вдвоём, всё-таки, не так страшно противостоять злу, правда же?

Впереди замаячил островок света. Всё, как и представлялось — подёрнутая мхом полянка, в центре которой, свернувшись калачиком, лежала безмятежно спящая девушка. Всего лишь десяток метров — и уже можно будет растормошить её, схватить за руку и увести подальше от Святослава и его странной мести. Всего лишь…

Под ногой оказался крупный камень, и Евгения с разбега упала на сырую землю, больно ударяясь головой. Как в плохих фильмах ужасов, ей-богу. Свет впереди мгновенно погас, погружая окружающее пространство в непроглядную тьму. В следующую же секунду сильные руки больно схватили Женю за волосы и дёрнули вверх; она всхлипнула. Стоило, наверное, закричать, но девушка с ужасом обнаружила, что не может издать ни звука.

— Я же говорил, — голос Кирилла зазвучал как-то утешающе, — что тебе не получится убежать.

Он быстро перевернул девушку лицом вверх и сел к ней на бёдра, одной ладонью зажимая её руки над головой. Силы в нём оказалось на порядок больше, а потому любое сопротивление заранее было обречено на провал. Отстранёно Женя заметила, что белые кроссовки мужчины прилично испачкались. Придётся хорошенько постирать, наверное. Глупо думать о таком в, предположительно, предсмертный миг, да?

Женя слабо вдохнула, сжимая челюсти. Её руки больше ничего не сдерживало физически, но нечто потустороннее всё также не давало и пальцем пошевелить. Вокруг замельтешили силуэты, на лицах которых не было ничего, кроме издевательской нечеловеческой улыбки. Они кружились в диком подобии хоровода и скалили зубы, издавая скрипучий смех.

Ладонь Кирилла сжалась на тонкой шее. Женя захрипела, силясь что-то сказать, но язык не слушался и теперь ощущался во рту как нечто инородное.

В темноте блеснуло лезвие ножа — ритуального, не иначе, — а затем под рёбрами разлилась жгучая острая боль. Она ощущалась не так сильно, как могла бы — сказывалось удушье, — но из горла Евгении вырвался сдавленный хрип. Сознание медленно покидало её, песком ускользая сквозь пальцы.

…поляна, залитая солнечным светом. Детский смех, горьковатый запах одуванчиков и зелени, лёгкий ветер, щекочущий лицо. Отец наконец-то поймал её на руки и теперь подбрасывал вверх, отчего сердце то и дело ухало куда-то в пятки.

— Смотри, Женька! — весело кричал он. — Весь лес как на ладони увидишь!

А она всё смеялась и смеялась. И не было ни темноты, ни дождя, ни рук, сжимающих горло, ни багровеющей лужи крови на примятой траве.

— …хотел бы я, чтобы всё было иначе, — вдруг произнёс Кирилл. Голос его звучал страшно далеко и, может был, был только мороком, иллюзией, наспех сотканной мозгом, чтобы отвлечь самого себя от предсмертной агонии.

Потом осталась только пустая поляна, погружённая в летние сумерки.

А после исчезла и она.

…убедившись, что девушка больше не дышит, Кирилл кое-как поднялся на ноги и пошатнулся. Его мутило. Силуэты вокруг собрались воедино и облепили неподвижное тело, заляпанное грязью и кровью, как стервятники. Мужчина с отвращением смотрел, как они в экстазе скрежещут острыми зубами, пируя на месте свежей смерти, и поморщился, когда кольцо, висящее на манер кулона, обожгло кожу на груди.

Оставалось только спрятать труп. Дел было всего ничего — сбросить его в ближайшую канаву и присыпать землёй и листвой. Лес сам справится с созданием естественной могилы, которую уже вряд ли кто-либо когда-либо обнаружит… Но внезапно неподалёку зашелестела листва и захрустели ветки под давлением множества ног. Кирилл обернулся затравленным зверем и, сдавленно чертыхнувшись, скрылся во тьме, ускользая потайными путями от неожиданных свидетелей.

— Женя! Же-еня, ты тут? Там уже вообще не одиннадцать! — звонкие девичьи голоса разрезали тьму. В эту же секунду всё колдовство испарилось, и Лес стал лесом, а луна — просто спутником Земли, который неловко спрятался за тучами. — Женя…

Из темноты показались две девушки и парень, в руках у которого был смешной разноцветный зонт. Они на мгновение замерли, увидев тело, а затем бросились вперёд, падая на колени и в неверии прикрывая ладонями рты.

— Женя! Женя! Здесь кровь! Чёрт, чёрт, чёрт…

Есения дрожащими пальцами набирала номер скорой, Агата тщетно пыталась нащупать пульс. Лёша медленно обхватил ладонями бледное лицо девушки и склонился вниз; его била крупная дрожь.

Спустя несколько мгновений над лесом раздался нечеловеческий, полный страшного отчаяния крик.

В сухое дерево неподалёку ударила молния. Старый ворон взлетел вверх и, жалобно каркнув, скрылся во мраке.

Глава 11. Сломанные часы

Amor vincit omnia — наверное, всем хотелось бы верить в истинность этой избитой фразы. Но если я что и уяснил за свою недолгую грустную жизнь, так это что данный трюизм лжет. Любовь отнюдь не побеждает все. И тот, кто уверен в обратном, — глупец.

— Донна Тарт, «Тайная история»

Удивительная, всё-таки, это штука — смерть. Всегда приходит внезапно.

Честно говоря, Женя никогда не думала, что когда-нибудь её встретит. Смерть с некоторых пор стала не более чем персонажем из страшной сказки, подкроватным чудищем, которое вряд ли существует в реальной жизни. Небытие? Чепуха! Никакого ада, никакого рая, только долгое, бесконечное существование под разными личинами во всех уголках света. Потому, что так велела однажды любовь, а то, что велит любовь, есть правда.

Но теперь пришло время об этом хорошенько задуматься.

* * *

Сначала было очень пусто. Я никогда в жизни (ха!) не сталкивалась с такой всеобъемлющей, пугающей пустотой. После того, как Кирилл произнёс последние слова (а может, и не произносил он ничего, и был это лишь мой погибающий мозг), всё сущее стало тьмой. Пропали звуки, ощущения, запахи. Осталась только я — впрочем, кажется и меня-то не осталось толком.

Сколько продлилось такое состояние — мне неизвестно. Я плыла сквозь мрак и ощущала такое спокойствие, которого, кажется, никогда