Я удрученно нажимаю «отбой».

– Что еще ты можешь сделать? – говорит Нана. – Сколько раз ты ей уже звонила, три?

– Уже пять раз, – бормочу я.

– Дай ей одуматься, – советует Нана со вздохом. – Сама знаешь, какая Ола упрямица. В конце концов она придет в себя.

Я киваю и убираю телефон. У меня была надежда помириться с Олой. Но Нана права: при всех наших ссорах я всегда первой делаю шаг ей навстречу. Лучше позволить ей остыть.

Я сторонюсь, пропуская пожилую тетушку, и сгибаю колени в традиционном приветственном приседании. Нана тем временем тянет на себя рулон оранжево-золотистой ткани в цветочек, с блестками.

– Неужели ты уже придумала покрой?

– Доверься мне, – отвечает Нана. – За годы я перелопатила горы идей для своего модного бизнеса. Сначала мне было боязно переходить к делу, но теперь… – Она подмигивает. – Я набралась смелости.

Она продолжает рыскать среди стеллажей, как читатель в библиотеке: нагибается, достает рулоны, размышляет, заталкивает их обратно.

– Объясни, что мы ищем? – Мне хочется быть полезной, надоело бездельничать и слепнуть от ярких красок.

– Светло-бежевую с золотистым отливом, – отвечает она, возвращая на полку очередной рулон. – О, тетушка! – Она оглядывается. За стеклянным прилавком появляется чернокожая женщина в красной шифоновой блузке, с распятием на шее.

– Нана! – Она улыбается. – Моя любимая покупательница! Как я могу тебе помочь?

Нана представляет ей меня, потом что-то находит в своем телефоне и показывает хозяйке магазина.

– Вот это да! – восклицает та. – Как мило! Мне нравится.

«Мило» – слабоватая похвала для придуманного Наной платья. Это не платье, а ОГОНЬ! У него лиф в греческом стиле, а под ним прозрачная сетка, перекидываемая через плечо. Нижняя половина, как я узнала у Наны, называется «клин»: это треугольники ткани через равные промежутки. В таком платье любая почувствует себя супермоделью.

– Я ищу бронзовый, золотистый цвет, – объясняет Нана хозяйке. – Швейцарскую шелковую вуаль.

Та радостно улыбается.

– Не волнуйся, найдем. – Она возвращает Нане телефон и уходит за угол, захватив с собой стремянку. Приставив ее к полкам, она достает сверху три золотистых рулона.

– Вот за что я тебя люблю, тетушка, – говорит Нана, выбирая средний рулон. На мой взгляд, все три, лежащие теперь на прилавке, совершенно одинаковые. Нана тщательно изучает материал. – Сколько стоят пять ярдов?

– Сто, – говорит тетушка.

Я давлюсь. Целая сотня! Мать постоянно покупает ткань, но никогда не платит даже половины этой суммы.

– Тетушка! – Я выхожу вперед и кладу руку на плечо Нане. Та уже лезет в сумочку. С ума она сошла, что ли? – Нана – ваша постоянная покупательница. Абег, сделайте ей скидку! – Я повторяю мамин жест, когда она торгуется.

– Ладно, – соглашается тетушка. – Только для вас: девяносто пять.

Не давая мне оспорить эту издевательскую уступку, Нана тянет меня в сторону.

– Ты что творишь? – шипит она. Я не ждала, что она так возмутится.

– То есть как? – отвечаю я шипением на ее шипение, тараща глаза. – Учти, тебя разводят. Знаю, что ты скажешь: материал высшего качества и все такое прочее. Но даже я понимаю, что она заломила лишнего и…

Нана поднимает руку, не дав мне договорить.

– Ты стала бы просить скидку в Prada?

– Чтобы я сунулась в Prada?! – смеюсь я.

– Серьезно, Инка, стала бы? А в Gucci? В Louis Vuitton? В Dior? Не стала бы, правда? Ну и мелкий бизнес достоин такого же уважения. Тем более когда им владеют черные.

Я прикусываю губу.

– Тогда другое дело…

Надо отдать Нане должное: она без колебаний меня критикует. Главное, она все делает с любовью.

Нана треплет меня по плечу.

– Мы должны друг друга поддерживать, а значит, платить за товар полную цену. Если нет, то одному Богу известно, на что будет похожа наша община через три-четыре года. И не забывай, что я тоже собираюсь завести свой небольшой бизнес.

Я думаю о том, как меняется мой любимый Пекхэм. Вместо парикмахерских открываются кафе и пабы, тамошние бары превращаются в «потайные бриллианты», изюминки района. Вспоминаю салоны красоты, лавочки с обязательными ганскими сумками. Не хотелось бы, чтобы все это осталось в прошлом.

Мы возвращаемся к прилавку рука об руку, и Нана платит тетушке полную цену.

– Я положила в пакет бусы, – говорит Нане тетушка и подмигивает. – За счет заведения.

В духе дальнейшей поддержки «черного» бизнеса мы с Наной заглядываем в соседнее заведение карибской еды навынос. Там, сидя у окна, мы вгрызаемся в свои хрустящие желтые бургеры – мой говяжий, у Наны бараний – и запиваем их виноградным крюшоном.

Нана обмахивает себе рот.

– До чего остро!

– Спокойствие, ты же африканка! – укоризненно смеюсь я. – Тебе подавай поострее! Забыла сфоткать… – Я кладу недоеденный бургер на тарелку, подвигаю к ней стакан. – Это для Инстаграма.

– Только не говори мне, что ты теперь одна из ЭТИХ!

– На моей странице пока пустовато, вот и все. Давай сделаем селфи.

– Обойдусь. – Она приглядывается ко мне. – Лучше я запечатлею тебя.

Она делает несколько снимков. Я проверяю ее работу, и мне делается грустно. Трудно себя разглядеть, в заведении темновато. Я лениво выбираю снимок, на котором кажусь себе более естественной, и загружаю его в Сеть, применив для осветления фильтр Clarendon.

Отложив телефон, я стараюсь понять, почему с самого утра не в настроении.

– Спасибо, что не ляпнула вчера, что меня сократили, – говорю я Нане.

– Как, ты скрываешь увольнение от подруг? Не обижайся, но это ты зря.

Я втягиваю голову в плечи.

– Знаю. Но если бы я сказала правду, Ола обязательно наябедничала бы своей мамаше, та – моей, и на меня такое бы обрушилось!

– Все равно ты не сможешь утаить это от матери.

– Не беспокойся, скоро я поступлю на работу в Larrson. – Я молитвенно складываю ладони.

– Теперь об Оле, – медленно произносит Нана и прикладывает к уголку рта салфетку. – Знаю, вы никогда особо не ладили, но вчера она уж слишком тебя приложила. В чем дело?

– Точно не знаю. Начинаю думать, что дело не только в предродительской вечеринке Кеми.

– Час от часу не легче! – Нана перестает есть. – Там что-то произошло?

Я кусаю губы. Зачем увиливать?

– Не хотелось делать из этого проблему. Просто когда я сказала, что не хочу, чтобы тетя Дебби с кем-то меня знакомила, Ола на меня напустилась, назвала консервативной и узколобой при Дебби и при маме.

– Серьезно? – расширяет глаза Нана.

Я киваю.

– Знаешь как обидно? Она так на меня набросилась! А я, как водится, повела себя бессловесной овцой.

– Зря.

– Да, но перед этим тетя Дебби опять напомнила ей о моем дипломе. Так что на самом