Таня выпрямилась. Ей вдруг пришло в голову, что она напрасновсе усложняет. В конце концов, Ванька с ней, настоящий, живой Ванька, и еслиэто не повод для счастья, то что вообще может считаться поводом для счастья?

* * *

Таня легла в восемь утра, а проснулась где-то около трех.Утром это время уже не назовешь, признать же, что ты проснулся едва ли невечером, было как-то морально неудобно. Все здравомыслящие ученики Тибидохса,ведущие правильный образ жизни, уже вернулись с занятий и засели за уроки,чтобы пережить следующий учебный день.

Рядом на диване, укрытая с головой, с высунутой из-пододеяла голой ногой, дрыхла Склепова. Та самая Склепова, которая собираласьбуянить трое суток без перерыва. Будить ее Таня не стала. Она прекрасно знала,что Гробыня будет лягаться и силой мысли швырять в нее всеми предметами,которые нашарит ее сонное сознание.

Таня оделась, осторожно открыла окно, вытянула из футляраконтрабас и выскользнула наружу. Был бесконечно яркий, брызжущий светомоктябрьский день. Желтеющий тибидохский парк жадно впитывал солнце. Не так уж имного его осталось до зимы. Воздух был свеж и задумчиво прохладен.

Благополучно миновав Поклепа, который караулил кого-то,скрываясь под подъемным мостом, Таня полетела над парком. Бригада домовых врозовых спецовках расставляла мраморные фигуры, которые из вредности посбиваланочью нежить. Рядом с видом победителя потрясал копьем Готфрид Бульонский,отважный покоритель нежити и сердца Великой Зуби.

На траве у пруда сидел розовощекий молодец в красной рубахе.Над ним, размахивая кулаками, навис негодующий Тарарах. Таня снизилась, желаяузнать, в чем дело.

– И не стыдно тебе! Ты же Финист! Чего за воробьямигоняешься? Инстинктов не можешь сдержать? Тоже мне Сокол Ясный! Тьфу! –гремел питекантроп.

Финист не отвечал, смущался и отплевывал забившиеся междузубов воробьиные перья. Временная потеря памяти и чрезмерная горячность –извечная проблема всех невольных оборотней. Кто живого мясца не едал, тот иоборотнем не бывал.

– Почто птичку небесную обидел, аспид? – спросилаТаня, спрыгивая с контрабаса.

У нее были хорошие отношения с Финистом. Финист улыбнулся ипомахал ей рукой. Мало-помалу Тарарах успокоился.

– В общем, чтобы в последний раз! А то тоже моду взял.Канарейку в прошлый раз у меня прибацал, – буркнул он довольно миролюбиво.

Финист ушел.

– Ты не Ваньку ищешь? Он у Пегаса в конюшне. Коньсовсем измордован. Лопату в руке у меня увидел – отскочил, чуть перегородку непроломил. Чем только его не колотили. Обязательно навещу его хозяев.

– Давай я слетаю с тобой, – предложила Таня.

– Нет, – мотнул упрямой башкой Тарарах. – Унас с этими уродами будет разговор сугубо фо мэн, как говорит твой Гурий.

– В сотый раз напоминаю: Гурий не мой. Онобщественный, – сказала Таня.

Она села на контрабас и полетела в конюшни искать Ваньку.Конюшни были пристроены к глухой стене драконьих ангаров. Это было не самоеудачное расположение для конюшен, поскольку лошади чуяли драконов и шарахались,а драконы чувствовали коней и в дни, когда их не кормили перед матчами,испытывали к своим соседям совсем не бескорыстный интерес.

Ваньки в конюшнях не было. Похоже, он уже закончил дела иумчался куда-то. Таня постояла, погладила Пегаса по грустной морде, по носу, накотором росли длинные и смешные седые волосы, и внезапно испытала желаниеписать стихи или, на худой конец, дневник. Желание было таким сильным, что, неимея с собой записной книжки, Таня едва не бросилась нацарапывать нахлынувшиемысли прямо пальцем на земляном полу. К счастью, она вовремя вспомнила, чтонаходится рядом с представителем рода пегасов, и, поняв, в чем причина еепорыва, успокоилась.

Когда Таня вернулась к оставленному снаружи контрабасу,первым, что бросилось ей в глаза, была вставленная между струнами записка.Очень краткая.

«Жду тебя в половине первого на крыше Башни Призраков.Приходи одна.

Я».

Просто «я» – и никакой подписи. Едва Таня дочитала записку,как лист вспыхнул и осыпался пеплом. Таня огляделась в надежде, что еще увидиттого, кто написал ее. Где-то недалеко шастали с ведрами джинны-драконюхи,ворочался в ангаре недовольный Гоярын, однако Таня уже понимала, что выяснитьчто-либо будет непросто.

Все же она подошла к джиннам и спросила, не видели ли они,кто крутился возле ее контрабаса. Драконюхи замотали головами. Лишь одинплосколицый джинн остановился и поставил на землю ведро со ртутью.

– А что такое, струны порезали? – спросил он свнезапным интересом.

– Нет, – сказала Таня.

– Нацарапали чего? Спереть хотели?

– Нет.

Драконюх разочарованно вздохнул.

– А-а-а, ясно… Молодой человек вроде какой-топодходил, – сказал он и снова взял ведро.

– Какой молодой человек? Как он выглядел?

– Да шут его знает! Для нас все маги на одно лицо! Развене так вы говорите о нас, о джиннах? – сказал драконюх и противнохихикнул.

Пять секунд спустя он уже затерялся в толпе другихдраконюхов и стал совершенно неотличим от них. Вот уж, правда, все джинны наодно лицо… Таня вернулась к контрабасу.

«Что мне делать? Если записку написал тот, о ком я думаю,как мне поступить? Сказать Ваньке? Пойти на крышу и объясниться? Или плюнуть ивообще никуда не ходить?» – думала она.

Последний вариант казался ей самым предпочтительным, ноодновременно и самым малодушным.

* * *

После ужина, когда проснувшаяся наконец Гробыня умоталакуда-то вместе с Гуней, Таня сидела за столом и пыталась читать конспекты.Именно пыталась, потому что мысли ее были далеки от магических формул. Ванька,которого она нашла днем, был вновь рекрутирован Тарарахом для каких-тотаинственных дел. Ванька обещал вернуться к ужину, однако пока задерживался.Таня начинала всерьез опасаться, не поехали ли они разбираться с упырями,хозяевами конюшни пегасов.

Таня уже собиралась закрыть тетрадь, когда в коридорепослышались шаги.

– Мне не нравится, когда на Буян вторгаются посторонниеи допрашивают моих аспирантов. В любом случае следовало прислать официальныйвызов, – услышала Таня голос Сарданапала.

– Но это будет потеряль тайм… Как говорить ви, рюськи,тайм – есть зеленый мозол! Ха-ха! – быстро ответил ему кто-то тонкимголосом.

– Это ваши проблемы.