значит, решил помолиться твоему Вечному Древу, лиственник, — закончил свой короткий рассказ Виол.

— Потому что оно спасает детей, — серьёзно кивнул Лука. Он грыз сухарик так активно, что я удивлялся, как он наш разговор-то слышит.

— Спасает? — удивился я.

— Вы же сами сказали, господин Малуш, что лиственники не убивают детей.

— Ну, да…

— Значит, они их спасают.

Мы переглянулись с бардом, и с детской логикой я спорить не стал.

По рассказу Виола выходило, что мальчишка, когда они сидели в землянке, и когда началось землетрясение, испуганно спросил барда — а можно ли помолиться Вечному Древу? Для пацана это был очень важный вопрос.

Виол как раз был занят тем, что тихонько перетирал путы на руках, и лишнее внимание со стороны Сидора и его охраны ему не было нужно, поэтому только кивнул в ответ. Ну, хочет и хочет, пусть молится, на юге лиственники никак не запрещены…

— Говоришь, его потом окружило сияние? — переспросил я барда, недоверчиво разглядывая довольного Луку. Меня коробило, что я не почуял его ауру, когда впервые встретил.

— Не сразу, конечно, но весьма вовремя, видит Маюн! Я видел разок Храмовников Яриуса за работой, был проездом в их монастыре, и примерно знаю, как это выглядит.

— Храмовник, значит…

— А громовники, они хорошие? — серьёзно спросил Лука.

— Юный друг, Храмовники стоят на страже добра и южного тепла, — поучающе сказал бард, но Лука будто и не слушал его.

Он смотрел именно на меня, ожидая ответа. Повинуясь интуиции, я пожал плечами и сказал, как есть:

— Наверное, хорошие… Но я с ними не дружу, и, скорее всего, не подружусь.

— Значит, и я с ними не дружу, — Лука тут же сунул остаток сухаря в рот и потянулся за следующим.

— А разве ты раньше не Яриусу молился? — спросил я.

Тот виновато съёжился, забегав глазками и шмыгнув носом.

— А что, Дереву было нельзя?

Я улыбнулся и неожиданно для себя потрепал его по макушке, чувствуя, как где-то внутри меня распирает от гордости довольного Малуша-проповедника. Ещё один заблудший встаёт на путь истинный…

— То есть, ты видишь то, что недоступно другим, так? — решил уточнить я, — Ауру, сияние магии, невидимые тени.

— А ещё собачку вашу чёрную, с белым пятнышком, — серьёзно кивнул пацан, — Ну, которая нам яблоки катала.

Я чуть не поперхнулся. То есть, он видел цербера? Ну надо же, а я там распинался, фокусы показывал.

— А вы, кстати, тоже немного чёрный, но не такой, как другие чёрные, — продолжил Лука, разоткровенничавшись.

— То есть?

— Ну, вы светитесь, как… ну, прям как Вечное Дерево… — Лука от волнения никак не мог подобрать слова, — Через чью-то тень… Это как будто солнышко через листочки.

И снова я переглянулся с Виолом. Тот прекрасно помнил мои приступы с явлением Хморока.

— Тень, значит… — протянул я, потом удивлённо переспросил, — Погоди, ты видел, как светится Вечное Древо?

— Во сне только.

— Да уж, — бард плеснул себе ещё вина, — Слёзы мне в печень! Я всё вспоминаю того лиственника, что с нами был в темнице Вайкула. Ну, как он отраву упыреву сдерживал молитвами… Что творится с этим миром, а, громада?

— Тебе лучше не знать, смертный, — отрешённым тоном сказал я, и тот, поднеся к губам кружку, изумлённо уставился на меня.

Я растянулся в улыбке, довольный эффектом. Такая рожа у барда мне нравилась больше.

Тот, справившись с эмоциями, выдул стакан одним махом и снова со стуком поставил его на стол.

— Видит Маюн, одна только Креона нормальная!

— А вдруг в ней Морката? — усмехнулся я, — А в тебе Маюн? Как тебе компания?

Тот даже не растерялся:

— Я бы тогда Сияну-то «ух!» — он сграбастал пальцами воздух, — Прям за её прелести!

— И Яриус бы тебе… кхм… громовником по храмовнику…

— Маюну не привыкать, — рассмеялся бард, — В общем, не знаю, громада, что это было за сияние у парнишки, но оно не пустило к нам в клетку эту магию.

— «Тёмная пасть», — сказал я.

— Видел впервые, — пожал плечами бард, — Но Сидор был дурачком, что поставил такую защиту на землянку. Смысл от защитной магии, которая убивает и хозяина? Она же ему все обереги на пальцах повзрывала!

— Это либо от неопытности чарователя, — сказал я, — Либо кому-то специально было нужно, чтобы Сидор сам себя убил, когда придёт время.

— Скорее второе, громада, — кивнул Виол, — Я слышал, пока находился в заточении, что люди Сидора обсуждали кнезовы письма, которые кнез не писал. Значит, он и вправду связан с подделкой документов… А я, дурень, как на духу ему выдал, что расследую это дело!

Я тут же сложил пальцы, смерив притихшего Виола взглядом. Вот мы и подошли к главной теме…

— Ты — сын Нереуса, царя Моредара, — сказал я, — Но при этом работаешь на Могуту, царя Раздорожья.

— Не забывай, что на мне «магия непризнания»… — начал было бард, но я грохнул по столу ладонью, потом покачал пальцем.

— Мы с тобой оба знаем, что это уже не признание. Я знаю о тебе всё, и мальчишка уже слышал.

Виол поджал губы, разглядывая моё топорище, лежащее тут же, на столе.

— Видит Маюн, всё сложно…

— Так это ты подкатил свои гусли к жене царя Хладограда? — вдруг вспомнил я слова Вайкула, когда он с дружиной нашёл нас в поле.

— Громада, ну какое это имеет отношение к делу⁈

— Потому что от твоих ответов зависит, идём ли мы дальше вместе.