долго накачивать. Около полутора тысяч качков. Хватает на двадцать выстрелов. Зато все двадцать можно выпустить за минуту. И почти бесшумно.

В тряпке был завернут еще пистолет с немецкой надписью, вместе с ним горсть пуль и пороховница без пороха. В тряпку же завернута шпага без перевязи. Два охотничьих ножа в добротных кожаных ножнах и кинжал черкесский с серебряной рукояткой лежали в шкафу так просто.

Подошла кухарка и поинтересовалась, когда обед подавать. Оказалось, что Алена уже распорядилась насчет меню. Нас накормили куриной лапшой, пирогами с зеленым луком, тушеной свеклой, которая мне очень понравилась. Чай из липы с сушеной земляникой.

Спать мы улеглись на разных кроватях. Решили без венчания близости не допускать. Это Аленкина просьба. Чтобы все по правилам. А у меня аж зубы сводит на нее глядючи. Она это видит и все понимает, поэтому старается не провоцировать лишний раз.

Я смотрю в потолок чужого дома, рядом посапывает моя любовь, ради которой держу себя в узде. В деревне тишина. Пока петухи в три не начнут орать. Еще Аленка в розыске. Это меня вычислить не просто, а ее точно все знают. Молодое тело побеждает скачку мыслей, и глаза открываю только утром.

Кухарка скребется в дверь, спрашивает, когда завтрак подавать. Алены на соседней кровати уже нет. Наверное, разгон дает местным.

— Барин, ватрушек извольте к кофию. Невеста ваша велела, чтоб непременно горячие были. Так остынут скоро.

— Сейчас иду. Умыться где можно?

— Сейчас Карп польет. Там вас еще с хутора дожидаются, сыны емельяновы.

Я и забыл про них. Конюх полил мне над деревянной кадкой.

— Что думаешь, Карп, как жить будешь?

— К чему спрашиваешь, барин? — пожал он плечами, — воля твоя.

— Моя. Зови ка сюда Дуню.

Немногочисленная прислуга моя собралась в комнате. Я уселся в кресло. Алена тут как тут. Новый ее сарафан мелькнул в дверях и уже сзади меня, руку на плечо положила. В другое время бы предпочел один, но сейчас пусть смотрит, учится и поддерживает.

Одни из самых удачный вербовок, что у меня были — двухступенчатые. Один готовит человека, другой вербует. Как злой и добрый опер, только со своей спецификой. И очень важно взаимодействие. Ты должен чуять буквально своего напарника. Чтобы лишнее не сказать и вовремя слово нужное вставить. Алена меня чует.

— Вот что, Карп и Дуня, — начал я, хотя по возрасту надо бы назвать тетей и дядей, — мне слуги не нужны. В моей жизни всякие передряги были. Надо будет, я и сам себе сготовлю, приберусь и дырки зашью. И этим не погнушаюсь, хоть и дворянского звания. К тому же, могу и новых найти. Мне нужные верные люди.

Молчание. Потупленные взоры в пол.

— Прости, Андрей Георгиевич, когда же успел в передрягах побывать?

— Сам удивляюсь. А что молодой, так только в пользу. Неволить не буду. Не хотите, сообразим по домику, от оброка и барщины освобожу. Живите себе спокойно. Грибы собирайте с ягодами, огород разведите. Не детей растить, проживете. Но если согласитесь, то за любое предательство только одно наказание — смерть. Никаких «прости и бес попутал» не будет. Даже если и сначала прощу, потом все равно припомню и порешу.

— Крут ты, Андрей Георгиевич. Человек немощен.

— Поэтому бери, Карп, огород и иди с миром.

— А не хочу я огород. Никто не попрекнет меня, что служил нечестно. До последнего дня исполнял должность, — вскинулся Карп.

Я поднял бровь.

— Я тебя и не упрекаю. Я только жду решения. Насильно мил не будешь. А сейчас именно это нужно. И мне и моей семье. Дети пойдут, с кем лошадей осваивать будут?

Тут бездетный Карп заплакал и повалился в ноги:

— Буду, как собака верным, барин. И жене и детям.

— А ты, Дуня, что скажешь?

Пустила слезы и кухарка.

— С Вами мы до гробовой доски. Чтоб не говорили, и я с Вами останусь, не гоните. И деток вынянчим.

Что там говорят, надо уточнить будет. Позже и без эмоций.

— Вставайте, идите сюда.

Я поднялся, снял из красного угла икону и вручил Алене. Пальцем поднял ее подбородок и заглянул в серые лучистые глаза.

— Эта девочка принадлежит мне. По ее собственному выбору и желанию. Я за нее глотку перегрызу любому. Причем, в буквальном смысле. Выплюну хрящи гортани и дальше продолжу. Она — мое продолжение в хозяйственных вопросах. И подчинятся будете ей во всем. И оберегать. Она, конечно, и сама не промах, но себя проявить и вам надо.

Алена ступает, как пава, чувствует момент. Слуги приложились к иконе, теперь они агенты невесты, будут с нее пылинки сдувать, да наших детей дожидаться.

Я достал из сумы пачку ассигнаций и протянул Алене. Та повернулась к Карпу, отсчитала триста рублей.

— Карпушка, приведи в порядок двор да лошадок присмотри. Помощника тебе выделим. Там сапоги барские остались, забери себе. И отрез тот синий возьми, пошьешь чего, может.

Умница моя, на контрасте работает. Карп слезы опять пустил и руку ей поцеловал, деньги за пазухой скрылись.

— Все сделаю, барыня, солнышко наше, — поклонился и задом в дверь.

— Дуняша, припасы закончились, это пополнить тебе. Да себе купи сорочку новую да душегрейку.

Кухарка упала на колени, еле выпроводили. Прежний хозяин точно их не баловал. Но верность ему, однако ж, хранили. Можно считать вербовочные беседы состоявшимися. Аленка потупила глазки, ждет оценки.

— Умница-разумница, что редко сочетается с красавицей, но тебе удалось.

— Я тебе принадлежу, — ткнулась она лбом в грудь, — а ты кому?

— Тебе, конечно, — улыбаюсь я. Какой еще ответ тут может быть, — и тоже по собственной воле.

Она поднимает лицо, и я впиваюсь в губы. Отвечает она неумело, но страстно.

— Завтра поеду, попробую договориться с венчанием. Но сначала запишем тебя мещанкой, — шепчу я, тяжело дыша.

— Да мне все равно, лишь бы с тобой, — шепчет она.

Братья ждали на завалинке. При виде меня вскочили и поклонились.

— Так, ребята, сейчас мы кое-что проверим, а потом получите задание. Пров, схвати меня крепко, так, чтобы не вырваться. Посмотрим, что можешь.

Пров ухмыльнулся и хищно подступил. Словно в струбцину зажал. Я дернулся. Нет, бороться с ним не по силам. Приемом, пока они не знакомы ему, справлюсь. Рывок в низ, захват за кисть. И без точек тоже рисковать не буду. Нажал, кисть ослабла. Теперь бросок за руку. Обозначил добивание в горло. При ударе тела о землю поднялась пыль. Парень смотрит в небо.

— Это, барин, как это?

— А вот так. На то я и барин, чтоб хитрости всякие знать. Яков,