– Я добыла для барона Орсо мундир жандарма, – перебиваю незнакомца. Я стащила его из чулана в жандармерии перед тем, как проникнуть в Шатле.

Заключенный замирает, а потом в знак уважения кланяется Орсо. Тот смотрит на этого несчастного заинтересованно.

– Они знают имена и лица всех часовых, – продолжает заключенный. – Знают также их количество и количество арестантов. Тут даже таракан не может пробежать незамеченным.

Большой рукой он задумчиво чешет бороду. Потом его глаза хитро прищуриваются.

– Но если выпустите меня из этой камеры, я покажу вам, как мы все трое сможем спокойно выйти отсюда.

У меня нет на это времени. Вытаскивать еще одного человека из камеры, а для этого нужно еще одно тело, означает: с еще большей вероятностью что-нибудь может пойти не так. С другой стороны, он чадо гильдии Хранителей знаний, он должен быть знатоком шпионажа и всяческих уловок. Если уж кому и известно, как сбежать из Шатле, то, вероятно, именно ему. Конечно, не очень благоразумно было бы ему доверять. В конце концов, он же преступник, посаженный сюда за какое-то злодеяние, о котором я ничего не знаю. Но мне нужно спасти Мертвого барона, а во времена тяжелых испытаний нужно с умом выбирать себе союзников. К тому же было бы очень глупо с моей стороны упустить такую возможность: оказать услугу гильдии Хранителей знаний, вызволив из тюрьмы одного из ее чад.

Вздохнув, я достаю связку отмычек.

* * *

Следуя указаниям узника, я открываю двери во все камеры Подвала, передвигаясь от одних железных прутьев к другим неслышно, как дуновение ветра. Их обитатели даже не просыпаются от моих действий. Мертвый барон, одетый в мундир жандарма, молча смотрит на меня. Понимаю, что именно я буду виновата, если что-то пойдет не так, ведь это я приняла решение выпустить из клетки чадо гильдии Хранителей знаний. После освобождения великан угрожающе навис надо мной, быстро пробормотал указания, сказал, что вернется, а потом исчез, двигаясь на удивление тихо для человека его комплекции. В темноте слышатся удары, и вот он уже возвращается, таща за собой мертвого часового (нет, к счастью, не мертвого, а без сознания). Наш арестант быстро снимает с жандарма мундир, затаскивает того в камеру и меняется с ним одеждой. Кое-кто из заключенных начинает просыпаться. Но они пробыли здесь уже так много времени, что просто смотрят на меня, не издавая ни звука. Они ошеломлены моим присутствием.

– Liberté[11], – говорю я им.

Их взгляды обращаются к открытым дверям камер. Начинается столпотворение.

Бегом возвращаюсь на верхний этаж башни. Из-за двери выглядываю во двор как раз в тот момент, когда темноту ночи прорезает громкий крик. Призраки начинают завывать. Часовые на башне сбиты с толку; половина бежит к краю площадки, чтобы понять, из-за чего эти крики, и за их спинами я успеваю незаметно проскользнуть в уборную. Разматываю веревку, найденную в одной из каморок для стражи, и привязываю ее к страшному на вид крюку, а затем зацепляю все эту конструкцию за каменный выступ сиденья. После этого, схватив конец веревки, одним быстрым движением ныряю в дыру, устремляясь вниз головой прямо в выгребную яму. Веревка натягивается, и мое падение останавливается; мне приходится напрячь все мышцы. Вонь снова бьет мне в нос, в глазах начинает щипать. Спускаюсь еще на несколько дюймов и осторожно ступаю в мерзкую жижу. Дергаю за веревку до тех пор, пока крюк не слетает со своего места и не падает вниз вслед за мной. Потом делаю глубокий вдох и ложусь в вонючую грязь так, чтобы она полностью меня закрыла. Изо всех сил сдерживаю рвоту, стараюсь даже не шевелиться и не думать о том, что происходит вокруг. Я уже и так погрузилась в эту жижу; чуть больше, чуть меньше – уже неважно. Где-то снаружи кричат люди, хлопают двери, призраки завывают все громче, кто-то их ругает… Я закрываю глаза на своем мягком отвратительном ложе и жду.

Через несколько минут начинается движение рядом со мной: открывается дверца в выгребную яму. Появляются люди, которых совершенно не заботит царящий вокруг хаос: мечущиеся туда-сюда жандармы, завывающие Призраки… У них есть своя работа, неизменная на протяжении столетий, и они выполняют ее, несмотря ни на что. Они распахивают дверцу, запуская внутрь прекрасный ночной воздух, а потом возвращаются к тележке за лопатами. Я поднимаюсь, невидимая в своей маскировке, и выскакиваю в открытую дверь. Они возвращаются в выгребную яму, вооружившись лопатами, и когда поворачиваются ко мне спинами, я пробираюсь в их большую тележку и сажусь на корточки среди вонючих куч. Наклоняюсь вперед и украдкой посматриваю между деревянных досок в сторону освещенной жандармерии, где Призраки вместе с Этти собрались вокруг лежащего на земле тела. Этти громко кричит. Рядом стоят жандармы, стараясь успокоить Призраков, истошно вопящих: «Убийство, убийство!» Стройная дама-инспектор тоже тут, в самой гуще событий, раздает приказы и пытается взять ситуацию под контроль – вижу, как ее рыжие волосы блестят в свете фонарей.

Она наклоняется над телом.

– Эта жертва мертва уже много часов, – говорит она, выпрямляясь. Нахмурившись, внимательно рассматривает Призраков. Потом поднимает глаза на башню.

– Что-то здесь не так. Проверьте заключенных, – командует она.

У меня внутри все сжимается.

– Но… инспектор Жавер… – возражает один из жандармов.

– Сейчас же! – рявкает она, и мужчины бегут исполнять ее приказ, исчезая за стенами Шатле.

– Заключенные сбежали, заключенные сбежали! – истошно вопит часовой, появившийся с противоположной стороны, и в это же время начинает тревожно звонить колокол.

Жавер резко оборачивается.

– Докладывай!

– Инспектор Жавер, заключенные шастают по всей тюрьме. Мы в полной растерянности. Теперь это только вопрос времени…

– Жандармы! Готовьте лошадей. Ни один узник не должен выйти из этих ворот.

Жандармы еще не успели собраться, как из тюрьмы выбежала горстка часовых в голубых мундирах, а за ними – толпа преступников в арестантских робах; в их глазах – безумная надежда.

Шатле изверг из себя так много заключенных, что жандармам на лошадях приходится крепко держаться, чтобы их не смела волна людей, затопивших двор и напугавших животных.

Слышится звук выстрела и острый запах картечи. Жандармы должны выбирать, кого остановить, и на каждого заключенного, которого им удается схватить, приходится десяток тех, кому удается сбежать; кажется, жандармов сейчас просто затопчут. Две лошади встают на дыбы и взбрыкивают, сбрасывая с себя наездников, а потом в страхе принимаются бегать по кругу. В этой неразберихе все забыли о Призраках и мертвом теле. Как им и было велено, они быстро и бесшумно исчезают в ночной тьме, забрав с собой Этти. Среди всей этой неразберихи замечаю, что два жандарма в голубых мундирах ловят лошадей, потерявших всадников, и садятся верхом. Я знаю, что это не те часовые, которых кони сбросили от испуга.