Прижимаясь к стенам домов, мы устремляемся по Рю де Жоэльри, обходим Шатле справа, двигаясь к источнику запаха: он исходит от многочисленных скотобоен, поставляющих мясо мясникам в городе и ужасный запах гниения и застарелой крови району вокруг Шатле.

– Еще один остается здесь, – командую я.

Призраки кивают и беспрекословно подчиняются. Они хорошо умеют слушаться приказов, и я с удовлетворением смотрю, как они растворяются в темноте. У меня слегка кружится голова от нетерпеливого ожидания. Справлюсь ли я? Смотрю на Этти. Она забилась в темный угол. Если я не попытаюсь это сделать, он заберет ее.

Исчезаю в тени домов вместе с Этти и двумя оставшимися призраками.

Вдалеке слышится тихое уханье совы – Главный сигнал. Я прижимаюсь к стене, притягиваю к себе Этти и зажимаю ей рот рукой.

Появляются двое жандармов. Один, с фонарем в руке, идет немного впереди. По покрою его мундира и отсутствию знаков отличия мне ясно, что он сопровождает старшего по званию; у того на мундире красуется целый ряд медалей, а также лента, выдающая в нем инспектора. Вероятно, они направляются в жандармерию.

Я исподтишка разглядываю их. У инспектора стройная фигура. При этом большинство жандармов на темной улице шли бы быстрым шагом, не желая вглядываться в тени и боясь того, что может посмотреть из темноты им в глаза. Но этот офицер ступает не торопясь, всматриваясь в каждый уголок. Когда он оказывается неподалеку, в свете фонаря я различаю, что «он» – это вообще-то женщина. Ее лицо кажется белым в свете лампы, рыжие волосы собраны на затылке в длинный хвост. Женщины-жандармы – большая редкость. Они бывают только в Отделе безопасности. А из Отдела безопасности хороших вестей не жди.

Она проходит дальше. Я молча смотрю ей в спину до тех пор, пока она полностью не исчезает в темноте.

Считаю до десяти, а потом тихим свистом подзываю к себе одного из Призраков. Перехожу на другую сторону улицы. К Шатле сзади примыкает постройка размером поменьше. Она не освещена, к ней не приставлена охрана, и все же в ней – одно из излюбленных зрелищ в Париже. Днем богатые и бедные часами стоят, прижав сальные лица к стеклу в надежде рассмотреть получше. Ночью же никто не сторожит то, что находится внутри, потому что никто не осмелился бы совершить кражу из такого места.

– Мне нужно, чтобы двое из вас понесли это, – говорю я.

Они переводят взгляд с меня на темный вход.

– Это для вашего Отца, – добавляю я и в два счета справляюсь с хлипкими замками на двери.

При других обстоятельствах я позволила бы Этти потренироваться с замками. Но меня напугала встреча с инспектором. Хочу с этим покончить. Мы толкаем дверь, и в нос ударяет смрад разлагающейся плоти. Стараюсь дышать ртом. Этти рядом со мной брезгливо натягивает платок на нос и пытается побороть тошноту. Мне следовало ее предупредить.

Помещение представляет собой одну огромную комнату с большим грязным окном в передней стене. Все пространство занято большими деревянными столами, между которыми оставлены лишь узкие проходы. У них есть бортики по краям – чтобы то, что на них лежит, случайно не соскользнуло на пол, и небольшой наклон – чтобы зевакам было лучше видно. На каждом столе лежит по телу.

Мужчины, женщины и дети разных национальностей и происхождения обретают равенство на столах городского морга. Некоторые тела выглядят целыми: бледные, наводящие ужас, с широко распахнутыми и глядящими в пустоту глазами. Другие, выловленные из Сены, – обычно бывают с перерезанным горлом и отсутствующими конечностями. Тяжелее всего смотреть на младенцев – маленькие сморщенные комочки, кожа да кости. Зеваки покупают кульки орешков и, выстраиваясь у окна, начинают с ужасом и восторгом спрашивать себя: «Что могло случиться с этими беднягами?». Парижский люд приходит сюда поглазеть на мертвецов за несколько су.

– Мне нужен самый свежий, – говорю я в темноту, и рядом со мной Призраки приходят в движение.

Надо мной темнеет громада Шатле, напоминая о том, что в нее невозможно пробраться. Разминаю пальцы, которые обмотала тряпками, и стараюсь успокоиться. Я Черная Кошка гильдии Воров, и сейчас я сделаю то, что делаю постоянно: кое-что украду. Чувствую, как во мне поднимается возбуждение, смешанное со страхом, когда я продвигаюсь вперед в тени, высматривая стражей на вершине башни. Приближаюсь к деревянной постройке – кажется, ее присоединили к башне позднее. Она высокая, поднимается как раз до уровня площадки, на которой каждую четверть часа сменяют друг друга дозорные.

Туда ведет грубая, плохо отесанная дверь без замка. Ее никто не охраняет, и это не случайно. Только сумасшедшему вздумается проникать в Шатле таким путем; к тому же большинство сумасшедших не пролезут в такую дверцу. Отодвигаю металлическую защелку, закрываю нос платком Этти и туго завязываю его на затылке, хотя это мне вряд ли поможет. Думаю, она не одолжила бы мне его, если бы знала, куда я направляюсь. Внутри у меня все сжимается, как обычно, хотя это уже далеко не первое дело. Каждый раз я чувствую одно и то же.

«Всем бывает страшно», – говорила мне Азельма.

Открываю дверь, и запах буквально сбивает меня с ног. На глазах выступают слезы. Помещение наполнено огромными кучами человеческих экскрементов. Несмотря на холод, над ними с яростным жужжанием кружит рой мух. Добро пожаловать в выгребную яму Большого Шатле.

Делаю глубокий вдох и вхожу, закрываю за собой дверь, а затем даю глазам время привыкнуть к темноте. Тусклый свет сочится лишь из маленького круглого отверстия высоко над головой. Достаю из-под пальто свои «когти» – крюки, которые я усердно затачивала не один час. У них острые концы и удобные рукоятки. Прикрепляю по крюку к носкам своих сапог, к рукам, обмотанным тряпками, накрепко привязываю еще одну пару «когтей». Затем поворачиваюсь к деревянной стене и, размахнувшись, изо всех сил ударяю по ней ногой. Крюк прочно входит в дерево; поднимаю вторую ногу, чтобы проверить, выдержит ли он мой вес целиком. Все в порядке. Вбиваю таким же образом второй крюк, потом цепляюсь за стену «когтями», привязанными к рукам, и таким образом немного поднимаюсь. Медленно, не менее получаса, продвигаюсь к самому верху строения, стараясь подниматься совершенно бесшумно. Наконец закрепляю крюки на потолке и повисаю там. Дыра надо мной слишком мала, в нее не пролез бы ни один взрослый мужчина. Но благодаря долгим годам недоедания я как раз смогу в нее проскользнуть. Цепляюсь руками за обод, подтягиваюсь и оказываюсь в уборной. Это крошечная комнатка с одним сиденьем, где можно облегчиться. Подхожу к двери и слегка приоткрываю ее. Мои вычисления подтвердились: часовые находятся на дальнем от меня краю башни, к тому же они повернулись ко мне спиной. Поворачиваю голову… И вижу железную дверь, ведущую внутрь башни. Бегу к ней, быстро распахиваю и влетаю в тюрьму.

Стараюсь припомнить все истории, которые мне рассказывали о Шатле. В нем три этажа. Верхний, по которому я сейчас иду на цыпочках, – просторный, тут достаточно воздуха. Камеры здесь – это комнаты с крепкими дверями и маленькими зарешеченными окошками. В них содержатся богатые заключенные, которые в состоянии платить за относительный комфорт, предоставляемый на верхнем этаже.