оторвался от чтения приказа и сказал, обращаясь к Богаткину:

– В госпитале Яшкин.

– Что ж, – сказал генерал. – Вручим ему в госпитале.

– Орденом Красного Знамени! – повторил комполка и добавил: – Нашего замечательного снайпера Григорьева Николая Терентьевича.

Это было столь неожиданно, что услышав свою фамилию, он растерялся. Словно это были вовсе не его фамилия, имя и отчество. Николай сидел, а генерал напряженно искал его глазами в зале.

Сосед толкнул Григорьева и сердито прошептал.

– Колян! Ты чего сидишь, как пентюх! Тебя вызывают!

Он встал и, не веря в происходящее, пошел к сцене, поднялся по ступенькам. Навстречу шагнул улыбающийся член Военного совета. Он протянул орден, пожал руку и, обращаясь к залу, сказал:

– Вот какой у нас снайпер Григорьев! Громить фашистов он не терялся. За два дня боев уложил в сырую землю шестьдесят семь гадов. А орден получать застеснялся.

В зале засмеялись, раздались одобрительные возгласы, а потом, словно гром, грянули аплодисменты. Командиры и солдаты полка встали со своих мест, долго хлопали в ладоши, приветствуя героя.

Николай стоял на сцене, не зная куда себя деть. Аплодисменты не стихали. Генерал Богаткин поднял руку, чтобы успокоить зал, и, когда шум улегся, сказал.

– Товарищи! У нас есть подарок для вашего героического снайпера. Военный совет фронта вручает лейтенанту Григорьеву именную снайперскую винтовку!

Богаткин протянул Николаю новую, сияющую лаком, снайперку. Григорьев склонился и, едва сдерживая слезы, поцеловал цевье снайперской винтовки. В зале вновь загудели, и он взорвался новыми, еще более мощными, аплодисментами.

Григорьев возвратился на свое место. Его тут же стали поздравлять, попросили посмотреть орден, чьи-то руки потянулись за винтовкой. Николай сидел взволнованный, смущенный от такого внимания. Он и представить себе не мог, что его знают в полку. Одно дело в роте, ну в батальоне, но чтоб в целом полку… Даже не верилось. Крепко сказал член Военного совета: «За два дня прикончил шестьдесят семь гадов». Николай, конечно, и сам гордился этой победой, но вспоминать о том бое не любил. Можно храбриться, стоя на сцене, получая ордена, а тогда он думал, что это его последний бой. Конечно, никому об этом не сказал, не признался, но в тот сумасшедший день попрощался с жизнью. Особенно, когда вызвал огонь на себя.

Никогда прежде за год войны не случалось ничего подобного. Всякое бывало: сутками лежал не шелохнувшись на морозе, летом под палящим солнцем, под проливным дождем, твердо зная – твое движение может стать последним. Снайперская дуэль – это прежде всего дуэль нервов, а потом уже мастерство стрелка, быстрота реакции. Порою, в самые трудные, отчаянные минуты, как гремучая змея, вползает в голову предательская мысль: все, больше не могу, не выдержу, лучше страшный конец, чем бесконечное ожидание под прицелом фашиста. Никогда Николай не давал волю таким мыслям, и потому всегда выигрывал. Но тот бой действительно мог стать последним.

А началось все, как ни странно… с тишины. Целые сутки немцы никак себя не проявляли. Не было даже беспокоящего огня. Привыкшие к неумолкающему грохоту бомб, вою мин и треску пулеметов, свисту пуль, бойцы только улыбались друг другу. Не надо было кричать на ухо товарищу, можно было просто сказать, и тот, оказывается, запросто слышал и понимал тебя.

Командир роты лейтенант Семен Скачков и снайпер Григорьев всматривались в передовую линию окопов врага.

– Что скажешь, Коля? – ротный обратился к Григорьеву, который прильнул к прицелу своей снайперки.

– Вроде все как обычно. Никаких особых шевелений. Скопления народа в окопах не вижу.

– Смотри, смотри внимательнее. Пятой точкой чую, неспроста притихли, суки. Что-то замышляют.

Снайпер внимательно «ощупывал» каждый знакомый до боли метр перед окопами противника. К этому его не надо было призывать. Еще в детстве, в далекой псковской деревне Щеткино, его отец, заядлый охотник, учил не просто бродить с ружьем по лесу. Он учил маленького Колю читать лес. Пройдут они километра два, а батя вдруг остановится и спрашивает: что нового в сравнении с прошлым разом заметил. А что там нового, лес он и есть лес. Ветку узрел сломанную. Наверное, охотники. Нет, усмехается отец. Не охотники, а грибники. Сломана она давно, с месяц назад, потемнела на сломе и засохла. А тогда еще был не сезон охоты.

Но Коля хитер. Его не просто так ущучить. «А может, это браконьеры? Они сезонов не соблюдают». «Да нет, – не соглашается отец, – если бы браконьеры в нашу глушь забрели, они бы натоптали бы здесь, как бизоны. Мы бы сразу с тобой их разоблачили. Это скорее кто-то из деревенских ветки надламывал, чтобы обратную дорогу найти».

Стрелять начал учить его батя с малолетства. Заряды специально делал для него легковесные, чтобы отдачи сильной не было. Потом в школе он пошел в стрелковую секцию. Победил на районных соревнованиях. Поехал на область. Занял второе место. Дальше было военное училище, победа на чемпионате округа… Потом, как гром… 22 июня 1941-го.

Григорьев стряхнул с себя воспоминания и вновь припал к окуляру прицела. Немецкая сторона хранила молчание. Стемнело. Наступила ночь. А на переднем крае по-прежнему давящая тишина.

После полуночи в роту приполз наблюдатель. Доложил: колонны немцев движутся к переднему краю. Вдалеке слышатся работающие двигатели танков.

«Утром попрут», – подумал про себя Григорьев.

Так и случилось. После девяти часов немцы совершили налет на нашу оборону, отбомбились. Потом вступила в дело артиллерия и минометы. Грохот, вздыбилась земля, дым застелил пространство перед окопами. Появились убитые и раненые. Некоторые землянки были повреждены.

Стоя в отрытом стрелковом окопе со снайперской винтовкой в руках, Григорьев внимательно вглядывался вперед.

Артиллерия замолчала. Дым рассеялся, и Николай увидел, как выплеснулась из вражеских окопов серая волна – густые цепи вражеских солдат стали быстро расползаться по полю. Слышны были гортанные крики фашистских офицеров, подгоняющих своих подчиненных. Увидев эту серую массу врагов, Григорьев подумал: «Да тут не меньше двух батальонов».

Немцы, как всегда, палили от живота.

– Подпускаем поближе! – услышал он команду ротного.

Как только серая волна подкатилась на расстоянии метров сорока, первыми ударили пулеметчики, их поддержали автоматы и винтовки наших стрелков.

Григорьев бил в первую очередь по офицерам и по наиболее ретивым солдатам, которые ближе всего подбегали к нашим окопам. Троих офицеров и четверых солдат он успел «снять».

Гитлеровцы, не ожидавшие столь плотного огня, стали отступать. Часть из них залегла, начала спешно окапываться. Остальные побежали назад. Николай видел, как их пытался остановить офицер. Он едва успел вскочить на ноги, как его догнала пуля снайпера. «Восьмой откомандовался», – отметил про себя лейтенант.

Из глубины по убегающим немцам ударила наша артиллерия и минометчики.