в последние месяцы приобрел привычку называть меня Шуркой. – Где была моя девчулька?

Он стиснул меня так, что хрустнули кости. У папы это называется теплыми объятиями. Обычно я верещу в притворном страхе, но сегодня не издала ни звука.

– После школы задержали. Отмывали парты.

– Рабский труд? Осуждаем! Садись ужинать, макароны еще теплые.

Я добрела до кухни, приподняла крышку кастрюли. Остатки вареной вермишели прилипли ко дну кастрюли. Я еле успела добежать до туалета – и меня вырвало.

* * *

Я не сказала отцу ни слова. Наркотики, мука, лечебный порошок – какая разница? Ни о чем не хочу знать. Мне нравилась пустота, поселившаяся внутри. В пустоте не возникает никаких вопросов.

Правда, папа через несколько дней сам поинтересовался, чего это я хожу как в воду опущенная. «Да что-то голова побаливает», – соврала я. Он сунул мне но-шпу, чмокнул в лоб и велел меньше думать об учебе.

У меня прекрасный заботливый папа!

Я продолжала делать то, что он хотел. Прятала пакетики по знакомым местам. Никто ни разу не схватил меня за руку. Никто ни в чем не заподозрил.

Папа все чаще просил ему помочь. Мама сильно изменилась. Сидела в углу с дурацкой улыбкой на губах, курила… Как-то кинулась на шею ментам, которых в очередной раз вызвали соседи. После этого отец велел ей завязывать со шмалью. К этому времени я уже понимала, что все дело в ее новых сигаретах. Мать дымила не переставая. Убеждения не действовали, и в конце концов папа ее поколотил.

Я привыкла к их дракам. Но впервые в жизни при виде багрово-красных кровоподтеков на лице матери меня охватило что-то вроде удовлетворения.

Давно пора было это сделать!

Пустота постепенно вытеснялась какой-то новой, незнакомой мне злостью. Злилась я на всех, но больше всего – на Карамазова.

Я надеялась, что в моей жизни без него ничего не изменится. Книжки могу почитать и сама! Но стоило мне заснуть, и начинало сниться, что я в его доме. Или валяюсь на лужайке под деревом, а Карамазов сидит поблизости, разложив на траве клетчатый плед, – точно такого же цвета, как покрывало на его диване. Странно: мы никогда не выходили с ним на улицу… Во сне я чувствовала аромат молотых кофейных зерен. Слышала мягкую речь Карамазова. Он что-то говорил, обращаясь ко мне, повторял снова и снова, ласково, увещевающе… Но слов я не могла разобрать.

Его голос был похож на песню без мелодии.

Когда я сообразила, что стараюсь лечь пораньше, чтобы скорее заснуть и очутиться на зеленой лужайке в его компании, я взбесилась. Сволочь! Испортил мне жизнь, а теперь еще и пробирается в мои сны! Пошел на хрен!

Как-то раз я вышла из подъезда, и соседские дети закричали мне вслед: «Наркоша, наркоша!» Им было-то лет по шесть… Они даже не понимали, что именно повторяют за взрослыми. Но я накинулась на них так, что мелочь как ветром сдуло.

– Ты, малая, совсем с цепи сорвалась, – осуждающе сказал старикашка, выгуливавший дряхлого пуделя.

– Лучше за своим засранцем следи! Зенки-то прибери! Чего выпялился! Малолетку захотел, старый мудак?

Старикашка улепетнул, а меня охватила злая радость. «Я вас всех разнесу, – повторяла я, не зная толком, к кому обращаюсь. – Всех!»

Каждый стал мне врагом. И потная тетя Соня, уже давно не пытавшаяся накормить меня блинами, и продавщицы в магазине, и соседи по дому, и даже автобусные водители, задерживавшие на мне взгляд. Я изливала ярость на каждого. Заткнуть меня можно было только силой.

Карамазов, встречая меня на улице, галантно приподнимал шляпу. Я проходила мимо, будто не видя его.

Не буйствовала я только в школе. Молчала, держалась особняком. Что-то внутри меня жадно требовало лишь одного: повода, чтобы сорваться. Я ждала этого повода как освобождения. Но одноклассники словно почувствовали что-то и притихли. Ни одна гнида больше не пыталась меня задеть. Они избегали даже взглядами касаться меня, словно боялись испачкать глаза.

* * *

Вика появилась в конце ноября. Я увидела ее возле подъезда и не сразу узнала. Показалось, она стала ниже ростом. Первое, что сестра сказала:

– Как же ты вымахала, Санька!

И обняла меня.

Я не знала, как реагировать. Зрение будто раздвоилось. Один мой глаз остался детским и смотрел на нее с обожанием, а другой, взрослый, настороженно таращился: чего это ей здесь понадобилось?

– Пойдем поговорим. – Вика потянула меня на пустую детскую площадку.

– А почему не дома?

Вика усмехнулась и покачала головой.

Она стала совсем взрослая и очень спокойная. Сначала рассказала о себе. Она устроилась «на материке» официанткой. «Начинала с мытья посуды. Знаешь, мне нравилось, как ни странно. Только платят копейки, а официанткой на чаевых можно неплохо заработать».

Она зачем-то показала мне фотографии своего кафе. Под конец беседы вытащила из сумки плюшевого медвежонка с бантиком на шее.

– Это тебе!

– Зачем? – Я смутилась.

– Просто так! В подарок.

Мы помолчали.

– Вика, для чего ты приехала?

– Очень хотела тебя повидать.

– Нет, на самом деле!

– Очень хотела тебя повидать, – повторила она. Поднялась и отряхнула юбку. – Ладно, мне пора. Увидимся через неделю! У меня в понедельник выходной.

Я хотела крикнуть вслед сестре, чтобы она не приезжала. Она всерьез разозлила меня. Смылась от нас, а теперь навещает – как пациентов в больнице! Пусть катится к черту! Но я решила, что выскажу ей это при следующей встрече.

Поднявшись в квартиру, я так глубоко задумалась, что не заметила знакомую куртку на вешалке. Только войдя в кухню, увидела папиного гостя и вздрогнула.

– А вот и Санечка, – ласково сказал папа. – А поздороваться с дядей Валерой? Где твои хорошие манеры?

Я буркнула «здрасьте» и попятилась в коридор. Отец последовал за мной, но я нырнула в туалет и закрылась.

– А ну открывай!

– Не могу! Живот прихватило!

Папа выругался. Я села на унитаз и стала ждать, когда наш гость уйдет.

Он меня жутко пугал, сама не знаю почему. Он не махался с папой, как некоторые. Не орал. Не торчал у нас подолгу. Носил одну и ту же черную кожанку, от которой пахло сладковатым одеколоном, и коричневые ботинки из крокодила с острыми носами и пыльной металлической пряжкой. Крупные зубы, волосатые руки и неподвижный взгляд. Он все время смотрел на меня.

Это был не такой взгляд, как у остальных. Дядя Валера как будто хотел попробовать меня на вкус. Когда он улыбался, вперед, настойчиво желая первыми поздороваться, лезли его огромные зубы.

В понедельник утром Вика прислала сообщение, что не сможет приехать.