Папа вышел мне навстречу как ни в чем не бывало. Веселый – улыбка во все новые зубы!

– Где шлялась, прогульщица? Из школы звонили, я им сказал, что ты сегодня встречаешь делегацию Си Дзиньпина. – Он растянул глаза в узенькие щелки и запищал: – Исвинити! Мояхата сировата!

Я заревела от облегчения и уткнулась в отца. От него чудесно пахло новыми сигаретами, которые они с матерью постоянно курили в последнее время.

– Ну чего ты, дурочка! – Он ласково взъерошил мне волосы. – Простил я тебя давно, простил! Кто моя любимая доченька? Кто моя умница? Пойдем, поможешь папе работать… Не устала, нет? Если устала, только скажи! Уложим тебя на диван, и будешь отдыхать!

Устала? Да я бы сделала ради него что угодно!

Работа-то пустяковая. Раскладываешь себе муку по маленьким пакетикам. Пакетик суешь в следующий, тот – еще в один. Плевое дело. У матери руки трясутся, она вечно все просыпает. А я отмеряю точно, как в аптеке. Папа зовет меня своим фармацевтом.

Вскоре мне разрешили выносить эти пакетики на улицу. «Никто не должен знать, – учил папа. – Прежде чем прятать, сначала оглядись вокруг. Все должно быть естественно». Я спросила, зачем мы это делаем. «Это игра такая, глупенькая», – засмеялся папа.

Прятать муку на клумбах? Какая-то дурацкая игра.

Я выучила все подъезды в округе, где не было кодовых замков. Знала самые надежные дождевые трубы и трещины в стенах, куда без труда помещался пакетик. Со временем папа объяснил, чем мы на самом деле занимаемся. Оказалось, это никакая не игра.

– В нашей стране очень много больных людей, – печально сказал отец. – Чиновники запрещают им лечиться. Не продают для них лекарство – и все! А у нас с мамой это лекарство есть. Мы тайно помогаем беднягам, понимаешь? Но об этом никто не должен знать. Если узнают, нас всех посадят в тюрьму.

– А почему им запрещают? – изумленно спросила я.

– Потому что чиновники хотят сами продавать его и зарабатывать. Оно стоит очень дорого. А мы отдаем его почти бесплатно.

Мир открылся для меня с новой стороны. Мой отец помогает людям!

Я придумала хитрость. Папа купил мне поводок. Если кто-то замечал меня над клумбой, когда я прятала муку, и спрашивал, чем я занята, я простодушно говорила, что убираю за своей собакой. Кстати, где она? Фьюить-фьюить, Роджер! Ко мне, малыш!

Старушки так и таяли. «Ах, какая умница!» И все до единой разражались воплями, что ступить некуда, чтобы не измазаться в собачьем дерьме.

Хоть бы одна спросила, где моя собака! Тупые кошелки.

Ясен пень, я выдержала неделю, а потом поделилась новым секретом с Карамазовым. Меня распирало. Я не могла хранить в себе такое. Все наши соседи, вопящие, что Юрка Нечаев – конченая гнида, понятия не имеют, что мой отец – настоящий герой. И ведь не объяснишь им ничего: донесут! Папа учит, что верить никому нельзя.

Но Карамазов – случай особенный! Нашей тайной дружбе уже несколько лет. Если меня ни разу не оставляли на второй год, то только благодаря ему. Он писал со мной прописи, решал примеры и учил английские слова. Последнее давалось мне легче всего. «Мне бы, ангел мой, такую память! – вздыхал Карамазов. – Ты даже вообразить не можешь, каким богатством владеешь».

Да щас, богатством! Запоминать слова может любой дурак. Я бы мечтала уметь драться по-настоящему! Чтобы в школе со мной боялись связываться. Да и во дворе. А то лезут всякие уроды…

Не-не, Карамазов – свой! Ему что угодно можно доверить.

И я рассказала про папин подвиг.

Это же все меняло, понимаете? Из младшего отродья Нечаевых, которых все соседи мечтали выпихнуть из дома, я стала дочерью героя. Хоть кто-то должен был разделить мою радость! Ну да, соседи никогда в жизни меня не обижали. Никто не говорил мне вслед ничего плохого. Не кричали, как в школе: «Бей ворюгу», «Нечаева – вша лобковая» и кое-что похуже… Но они смотрели. С каким-то странным нехорошим любопытством – словно ждали, не полезут ли у меня из носа гусеницы… Как же меня это бесило! Кое-кого я прямо тяпнула бы! Но Карамазов строго-настрого запретил кусаться.

Пока я рассказывала, лицо его менялось. Оно вытягивалось все сильнее, а под конец Дима-дед забулькал. Я решила, что он плачет. Неудивительно! Он вообще чувствительный старикашка. Даже над фильмами может пустить слезу, хотя там все ненастоящее.

Но Карамазов булькал все громче, и, приглядевшись, я поняла, что он хохочет.

– Эй! Вы чего?!

Он обессиленно вытер лицо.

– Господи, бедная моя детка… Я постоянно забываю, какой ты, в сущности, еще ребенок.

Я молчала, сердито уставившись на него. Принести ему такое сокровище, чтобы быть высмеянной?! Да что с ним?

– В пакетах, которые ты прячешь, вовсе не лекарство, – сказал Карамазов, перестав смеяться. – Твой отец торгует наркотиками.

– Что-о?!

– Полагаю, речь идет о мефедроне, чрезвычайно опасном веществе, или, говоря точнее, смеси веществ… Это психостимулятор. Ты делаешь для своего отца так называемые закладки. Юрий отправляет координаты этих закладок своим клиентам-наркоманам. Видимо, он небезосновательно опасается заниматься закладками сам. А ты – ребенок, никто не удивится, что ты играешь, где хочешь, и даже что-то прячешь под заборами.

– Я ничего не прячу под заборами! А вы мне врете!

– Санечка, я не имею права скрывать от тебя правду…

– Не хочу слушать!

– Твой отец может навлечь на тебя беду. Давай вместе подумаем, что с этим делать.

– Он дает людям лекарства!

– Он распространяет наркотики. Мне неприятно это говорить, но Юрий – обыкновенный барыга.

– Рот закройте! – Я вскочила. – Вы просто завидуете! Вы – никто! Сидите тут со своими книжками… Вы никому не нужны! Я вас ненавижу!

Карамазов протянул ко мне руки, словно ждал, что я упаду в его объятия. Я схватила со стола кофейную чашечку и швырнула в стену. Чашка разлетелась вдребезги.

– Злобная свинья! – крикнула я, заливаясь слезами.

И выбежала из квартиры.

До поздней ночи я шаталась по району. Стоял ранний май, и вечера были еще холодными. Я продрогла до костей. Сначала меня трясло от бешенства, но по мере того как я замерзала, ярость сменялась пофигизмом. Меня словно выскребли изнутри ложкой. Если бы из-за поворота выехал на полной скорости грузовик, я не стала бы отпрыгивать с его пути.

В конце концов я все-таки вернулась домой. Не потому что хотелось возвращаться… Но это было одно из привычных действий. Прийти в школу. Вернуться домой. Заглянуть к Карамазову.

Последнее теперь было для меня под запретом.

– Шурка-роднулька! – оживленно вскричал папа. Он