— Ты, кажется, готова. Пойдем?

Я подумала, что менять платье теперь было бы совсем глупо, с подавленным вздохом взяла свою сумочку, и мы вышли. Настроение было испорчено, ничего хорошего от сегодняшнего дня я уже не ждала. Мы сели в красную «мазду» Бориса и поехали. Дорогой молчали, я уже больше не ругала себя за оплошность, но и говорить не хотелось, а он, видимо, вспоминал Аську. Галерея состояла из анфилады небольших комнат с невысокими потолками, но душно не было. Обещанные картины стоили того, чтобы их увидеть. Изображенное на них казалось странноватым, но только на первый взгляд. Чем больше я вглядывалась в них, тем яснее видела за тревожными, мятущимися штрихами и мазками красок, как тоскует и стремится к свету душа художника. Точно эта душа знает, что сколько потоков низменных страстей ни проносилось над ней, светлый берег радости обязательно будет, он и сейчас уже кое-где проглядывает, то светлым мазком, то сломанным, но таким прекрасным цветком. А на последней картине за спинами явно ссорящихся на уродливо-гротескной городской улице мужчины и женщины был виден луг. На этом лугу ребенок, вроде бы девочка, с венком на голове из желтых, белых и голубых цветов держала на раскрытой ладони очень яркую бабочку. Увидев эту картину, я подумала: вот он, берег радости, совсем недалеко, за нашими спинами, стоит только перестать злиться и спорить, просто повернуться к нему лицом, и обретешь свет, тишину и любовь. Я долго стояла возле этого полотна, а когда повернулась к Борису, то увидела на его лице улыбку, радостную и немного смущенную.

— Я так боялся, что ты не поймешь! Но это потому, что я еще тебя не знаю, а ты, оказывается, все можешь понять, может быть, даже лучше, чем я.

Я была благодарна ему за высокую оценку моего чутья, за то, что он забыл про мою глупую ошибку. Я и сама в этот момент забыла обо всем, что нас разделяло, и чувствовала себя так, словно, кроме этих картин, его и меня, в этом мире ничего не существовало. Жизнь любит, как мне кажется, преподносить такие редкие подарки, но длятся они, как правило, лишь мгновение. Наше мгновение кончилось.

Рядом с нами оказалась пара: очень эффектная высокая блондинка лет тридцати, сверкающая бриллиантами, словно елка игрушками, и при ней мужчина, старше ее по крайней мере лет на двадцать, явно скучающий и потому раздраженный. Странно было видеть их здесь, на этой небольшой выставке, явно не из разряда модных и рекламируемых. Они подходили скорей к дорогому ресторану, к какой-нибудь светской тусовке.

— Борис! Как я рада, что встретила тебя! Я только что говорила о тебе Нику, правда, Ник? Но, дорогой мой, почему же ничего не продается? Я бы хотела купить что-нибудь. Вон ту, со сломанной незабудкой, и вон ту, кажется, она называется «Расстрел». И особенно картину с девочкой, я от нее в восторге! Тебе ведь тоже понравилось, Ник, дорогой мой, что же ты молчишь?

Ник что-то буркнул и отвернулся.

— Здравствуй, Нора, что ты здесь делаешь?

— Ну как что? Странный вопрос! — Нора театрально всплеснула своими красивыми ухоженными руками, и от перстней, сверкающих на ее пальцах, аж зарябило в глазах. — Неужели ты полагал, что я не пойду смотреть твои работы? Или ты думал, я не узнаю, что ты наконец выставил их? Но уж и галерею ты для этого выбрал, должна тебе сказать. Ведь мы с Ником предлагали тебе самые лучшие залы. И все молчком, тайком, ну не совестно ли тебе?

— Вот это правда, здесь даже стыдно появиться, — вдруг ожил Ник.

Меня обуревали сложные чувства. Сначала я разозлилась, что Борис обманул меня, сказав, что ведет смотреть работы какого-то неизвестного художника. А мне было и невдомек при входе, что имя, красующееся на плакате — Борис Суворин, — это его имя. Потом я подумала о том, сколько скелетов в моем собственном шкафу, сколько мне самой приходится лгать и изворачиваться, и я простила ему его ложь. Но кроме этих чувств, примешалось еще раздражение на претенциозную Нору и ее угрюмо-хамоватого спутника. Однако, поверх всего, сильнее всего было конечно же восхищение талантом Бориса.

Между тем Нора не молчала:

— А почему ты не представишь свою спутницу, Борис? Это ведь Ася, о которой ты как-то говорил, я права?

Борис нехотя представил нас друг другу. Потом Нора представила своего спутника, который оказался ее мужем. Тот, сунув пухлую, вялую ладонь, отрекомендовался Николаем. После знакомства возникла неловкая пауза, и Борис начал прощаться, чему я от души порадовалась. То, что меня приняли за Аську, отнюдь не добавило мне радости, подумать только, что еще совсем недавно я сама себя за нее выдавала. Распрощаться не удалось, Нора оказалась прилипчивой, как смола. Она начала уговаривать Бориса (меня она в расчет не принимала) пойти перекусить в каком-то ресторанчике недалеко отсюда. Ее муж, внезапно оживившийся при слове «ресторан», присоединился к ее уговорам. Борис вопросительно посмотрел на меня, я была удивлена не тем, что он спрашивал моего мнения, а тем, что он не мог противиться напору Норы, хотя было яснее ясного, что видеть ее ему неприятно. Я заколебалась: меня заинтриговали их взаимоотношения, что-то скрывалось за ними, и непустячное, к тому же я смутно чувствовала, что отказ для меня станет проигрышем без боя. Ах, эти вздорные, тайные женские бои!

Я поймала на себе презрительно-насмешливый взгляд прекрасных темных глаз Норы и произнесла:

— Действительно, Борис, почему бы нам не перекусить? Эмоции съедают немало энергии, я проголодалась, к тому же можно продолжить столь приятное знакомство.

По окончании моей краткой речи на меня уставились сразу три пары глаз. Борис смотрел настороженно. Николай так, словно только что проснулся и увидел меня; его набрякшие веки приподнялись, и серые, отнюдь не глупые глаза глянули остро и весело. Нора посмотрела на меня с жалостью, смешанной с презрением. Кажется, она приняла меня за дурочку; что ж, это ее проблемы, я ей их облегчать не собираюсь. До ресторана ехали порознь: Нора с Николаем впереди на белом «мерседесе», мы с Борисом сзади на «мазде».

В машине он только и сказал мне:

— Ты что, действительно хочешь есть?

— Да, а ты разве нет?

Его ответом было молчание.

Происходящее ему не нравилось, но я действовала в его интересах, по крайней мере мне так казалось, и его недовольство не обескураживало меня.

Мне хотелось сказать ему: «Эй, ты же мужик, почему не дашь отпор этой щучке? Почему позволяешь давить на себя? Вот мне и приходится вести скрытые боевые действия вместо тебя, а ты еще губы надуваешь!» Ничего этого я ему, естественно, не сказала, только преисполнилась решимости, словно и в самом деле шла на бой, а не перекусить в ресторан. Ресторан был не очень большой, но, судя по всему, для очень богатой публики. Обслуживание выше всяких похвал — мы не успели сесть, как подошел официант, почтительно приветствовал нас и подал меню в тяжелой черной папке с золотым тиснением. Все время, пока мы выбирали блюда, он стоял рядом и ненавязчиво пояснял наш выбор, отвечал на вопросы и советовал. Николай решил обедать всерьез. Его заказ содержал немалый перечень блюд, включая суп. Нора, видимо заботясь о фигуре, заказала себе два салата: овощной и фруктовый и к ним рюмку ликера. Борис так долго колебался, что я уже стала думать, что от раздражения на всех нас он не закажет ничего, но он все-таки взял лангет с овощным гарниром. Мой заказ сложился почти сразу после просмотра меню, и, когда очередь дошла до меня, я произнесла: