Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Служанка громко втянула воздух через сцепленные зубы и выгнулась навстречу незамысловатой ласке.
Майя не верила, что это происходит с ней. С ними. Не верила, что стонет под руками своего насильника и мучителя, словно последняя, грязная шлюха. Словно и нет в ней гордости совсем. Словно она тряпка, на которую можно справить нужду, а она и рада…
— Не думай, — снова рыкнул Нирхасс, вовлекая девушку в очередной какой-то отчаянный поцелуй.
И Айя сама потянулась навстречу, сама обвила руками сильную шею, зарылась пальцами в густых, темных волосах с ниточками седины. Сама потерлась набухшей грудью о широкую грудь мужчины, задевая чувствительными сосками жесткие волоски. Простонала жалобно в его губы, всхлипнула.
Внизу живота бушевало и горело, сосредотачивалось желанием в пульсирующей промежности. Служанку вело. Крепленая жидкость и возбуждение, убитые нервы и желание обычного, простого тепла…
Айю разрывало от эмоций и чувств.
Сердце билось в груди как сумасшедшее. Кричало Майе о ее падении, о ее слабости, о никчемности…
Первый толчок отозвался острой болью во всем теле. Девушка взвизгнула и попыталась отстраниться, но Нирхасс не позволил, прижав разгоряченное тело к столу. Широко развел ее ноги, склонился, впиваясь зубами в нижнюю губу Айи. И вошел снова…
Чувствовал, как напряжены мышцы, обхватывающие его естество, чувствовал боль женщины под ним, но остановиться не мог. Не хотел.
— Расслабься, — зашипел в ее губы, — расслабься, Айя…
У бедной служанки не получалось. В опьяненном сознании то и дело вспыхивали картины: пропахшая жиром нижняя кухня и сырость прачечной, духота хозяйских купален и лекарственные мази в коморке Шорса. Запах собственной крови и его спермы…
Но в эту секунду все было иначе. Больно, но иначе. Айя смотрела на выбеленный потолок, упиралась лопатками и затылком в прохладу столешницы и вдыхала аромат их соития.
Несколько долгих и плавных движений, и боль потихоньку начала отступать. Нирхасс сдерживал себя, упершись лбом во взмокший лоб девушки под ним. Поддерживал одной рукой ее под ягодицы, шумно дышал через приоткрытый рот. Айя видела, как вздулись вены на его шее, как покрылась испариной мощная спина и как удлинились резцы, показавшись из-под приоткрытой верхней губы.
А чуть погодя боль совсем отступила, сменившись тягучим ощущением наполненности. Снова внизу живота у Айи зародился давно забытый клубок возбуждения. Служанка сама потянулась навстречу своему хозяину, обхватила его спину руками, выгнулась навстречу, запрокинув голову, подставляя шею лихорадочным поцелуям и укусам. Забывшись, Айя отдавала себя всю своему врагу, своему безжалостному мучителю. Отдавалась с тихими и протяжными стонами, не жалея неуклюжих и лихорадочных ласк.
А ассур это чувствовал и сатанел. Заводился еще больше и вколачивался неистовее в податливое девичье тело. Тело рабыни, с которым он волен был делать все, что пожелает. Тело низшей из слуг, на которое, такому как он, и смотреть– то не подобало, не то, что желать. Но Нирхасс желал и брал. Брал без остатка, не только тело, но и эмоции. Выпивал до самого дна, впитывая в себя каждый приглушенный стон.
— Смотри на меня! — приказал он, облизнув нижнюю губу. — Айя, посмотри!
Девушка с трудом сфокусировала пьяный взгляд на напряженном лице асура. Карие глаза то и дело закатывались при каждом толчке.
— Смотри!
И ртутные глаза напротив, и одно дыхание на двоих, и тугой узел где-то внутри. Там, где их тела стали одним целым. Единым. А в сером взгляде поволока и густой туман. Острое наслаждение, готовое в любое мгновение взорваться яркой вспышкой оргазма.
— Смотри…
И Айя смотрела, впиваясь ногтями в широкие плечи, рефлекторно оглаживая перекатывающиеся мышцы спины. Обхватывала ногами узкие бедра, подавалась навстречу, закусывала до крови губы, тихо стонала. А каждое прикосновение его тела к пульсирующему клитору отдавалось сладкой болью в сомкнувшихся вокруг члена мышцах, простреливало вдоль позвоночника, заставляя сдавлено вскрикивать и теснее прижиматься к ненавистному мужчине. Тонуть в серых омутах…
И смотреть, не отрываясь.
Айя кончила первой. Просто взорвалась внутри яркой вспышкой, прочертив яркие полосы на смуглой мужской спине и содрогаясь всем телом. Зашипела сквозь зубы, выдыхая стыдное, порочное удовольствие и сжимая пальцы на ногах.
Ассур сорвался следом, тихо простонав над растрепанной служанкой, вколачиваясь особенно резко и рвано, выплескиваясь вновь и вновь в податливое, разгоряченное лоно. Стиснув зубы и прикрыв глаза. Зарываясь носом во взмокших и спутанных волосах девушки. Наслаждаясь запахом ее пота и страсти — их единения.
А потом долго лежали, расхристанные и уставшие на мощном столе из красного дерева.
Айя успокаивала дыхание и зашедшееся сердце. Шумно втягивала носом воздух, выдыхая через приоткрытые губы. Смотрела в потолок, на пляшущие тени от тлеющего в камине огня. Господин так и не вышел из нее, рухнул сверху, придавив всем своим весом. Дышал горячо в щеку девушки, впитывал ее запах.
Тянул его еще и еще. Неистово — жадно.
И внезапно резко вскочил, утягивая служанку за собой, а затем брезгливо отшвырнул ее в сторону, как ненужную куклу. Айя и понять ничего не успела. Лишь сипло вскрикнула, больно шлепнувшись на колени. От вина и контраста эмоций несчастную заштормило. Бросила растерянный взгляд на Нирхасса, откидывая волосы с лица.
Господин быстро и как-то нервно застегивал штаны, отойдя к окну. Смотрел на Айю зло. Неприязненно.
Девушка замерла, проглатывая непрошеные слезы и отворачиваясь к камину.
Молчали долго, каждый погрузившись в свои думы.
— Я тебя убью, — прошептала она едва слышно, разрывая гнетущую тишину.
— Непременно, — выдохнул ассур, прижавшись лбом к холодному стеклу окна.
И хозяйские покои погрузились в вязкое, болезненное безмолвие, пропитанное запахом недавнего секса, вина и недосказанности.
Через несколько тягуче-долгих минут Айя начала замерзать. Вся покрылась мурашками, продрогла. Но так и не встала ,а сидела в нелепой позе перед тлеющими угольками в камине, смотрела на свои колени, растерянная и опустошенная. Пьяная. Не находила в себе сил сдвинуться с места, словно вросла в холодный, каменный пол, уперев взгляд в мягкую шкуру дикого зверя неподалеку. Стала с ними одним целым.
А Нирхасс так и не отошел от окна, все стоял, уткнувшись лбом в холодное стекло, испещренное затейливыми морозными узорами. Дышал тяжело и сдавленно, будто бы через силу. Весь оперся на широкий, деревянный подоконник и молчал.
В помещении висело звенящее напряжение. Какое-то вязкое и тягостное, оно сгустило собой весь воздух, делая его ядовитым и душным, неимоверно сложным для простых вдохов.