Только поздним вечером, когда все устали и стали расходиться, Глеб отправился провожать Машу домой. Она взяла его под руку, прижалась в поисках тепла и понимания и все говорила, говорила, выговариваясь наконец за весь тот период, в который они не виделись, и приходилось путаться в собственных заблуждениях без шанса найти выход. Маша рассказывала Глебу про детей, чьи беды болью откликались внутри нее, про гнилую систему в детском саду, свое бессилие, затем перешла к рассказу о том, как ей надоело отсутствие перемен и почему она сегодня так переоделась. Затем рассказала о цыганке в электричке.

Глеб слушал внимательно и часто хмурился: ему так хотелось защитить Машу от всех напастей! После рассказа о цыганке он резко произнес:

— Глупости все это! Сбывается лишь то, во что ты веришь! Мне мама говорила: хорошие гадалки никогда не делают плохих предсказаний, чтоб не перевесить чашу весов, на которой лежит исполнение. А все дело в вере человеческой! Она все реализует.

Ему вдруг стала невыносима мысль о том, что в Машиной жизни может появиться мужчина! Он начинал понимать свои чувства к ней, угадывать в ней желанную женщину, а не только друга.

— Однако надо согласиться насчет обиженной маленькой девочки. И как она это угадала? Цыгане — настоящие психологи! — продолжил он.

— Но это же чушь! Какая еще девочка? — выпалила Маша.

— Ты! Девочка, которая так много плакала, — ответил Глеб. — Твоя мама…

— Как это я?.. Подожди, а ведь и точно… Она сказала, что я беру на себя ошибки родителей…

— Твоя мать была жестока по отношению к тебе всю твою маленькую жизнь, а теперь ты жалеешь всех детей. Ты хочешь искупить ее вину перед тобой же! Или думаешь, что ты действительно получала по заслугам, и до сих пор наказываешь себя — по инерции.

— О боже, а ведь и правда! Мне так тяжело на этой работе, как будто я отбываю повинность! Как будто отрабатываю долги. Все эти дети для меня как маленькие беззащитные жертвы! Их никто никогда не спрашивает, чего они хотят, и в большинстве случаев насильно принуждают что-то делать, рассказывая о том, что это для их же блага, из них лепят то, что хотят получить на выходе, не заботясь об их свободной душе.

— Они кажутся тебе жертвами, потому что жертвой была ты… А с этими детьми, скорее всего, все хорошо, и большинство из них наверняка не чувствует того, что чувствовала ты.

— Я не все помню… И что-то кажется нереальным, будто привиделось… Смутно припоминаю, как я лежала в ванне с водой, а мама хлестала меня по щекам, выкрикивая: «Сука! Мерзавка!», — и кровью из моего носа было забрызгано все вокруг… Разве так могло быть?! Ведь это моя мама!

— Это все было ужасно, Маша. А мне как-то в детстве приснилось, что твоя мать душит меня подушкой… Помнишь, как она запрещала тебе дружить со мной? И мне она тоже высказывала, что я пустое место, никчемный ребенок. Она никогда не хотела, чтобы кто-то был слишком близок тебе, оказывал поддержку и помощь, потому что тогда пришлось бы признать, что ты нуждаешься в помощи. Что она виновата в этом. Потому что, Маша, согласись: всегда и больше всего на свете она заботилась о своем внешнем благопристойном облике, о репутации среди соседей, о том, что о ней станут говорить. Она просто пила твою энергию и не хотела, чтобы у этого ее стремления были препятствия.

— Боже мой, я теперь понимаю… Вот почему мне все еще так плохо… И почему я боюсь близко подпускать к себе людей. Цыганка сказала: «Откажись от вины». Да! Мне нужно это сделать! Я в самом деле не виновата, что она была так жестока со мной! Ведь она всегда мне внушала, мол, «это ты была невыносимой и вывела меня из себя, а на самом деле я само терпение»… «Ты не убрала за собой лужи в ванной», «ты не вымыла посуду», «ты отвечала грубым тоном»… Мне вменялось в вину ежедневно так много всего! И даже если я наводила идеальную чистоту и старалась во всем, я неизменно оказывалась виноватой! Глеб! — Маша обняла его крепко, будто от этого зависело ее спасение от смерти. — Спасибо тебе. Мне больше не больно. И я откажусь от вины!

После очередной творческой недели пришла пятница, день пикника, который обещала Татьяна. Было уже 16 июня, но погода держалась прохладная. Однако для посиделок у костра она подходила как нельзя лучше.

Ближе к назначенному времени — к четырем — Алена прибежала в офис. Для удобства она надела джинсы и свободную рубашку. По дороге купила темно-бордовой крупной черешни, чтобы угостить коллег. Не удержавшись, попробовала прямо немытую, из пакета, сладким соком запачкала пальцы. Вкус черешни — ее личный стимулятор хорошего настроения.

В офисе уже полным ходом шла подготовка: заворачивали рыбу в фольгу, звенели бутылками, носили в машину всякую провизию, складные стулья и пледы. Пахло специями и рыбой.

— О! Вы все уже на старте! Я последняя пришла, — заметила Алена.

— С нами будет еще один человек, — ответила Татьяна.

— Кто он?

— Это мой давний друг.

Алена села за компьютер, чтобы быстро проверить почту и отправить срочные файлы. В этот момент раздался стук в дверь и вошел мужчина, по-видимому тот самый друг, о котором упомянула Татьяна. Поздоровавшись со всеми, он чмокнул Татьяну в щеку.

Он был среднего роста, весь его облик от одежды, прически и обуви до манеры держаться говорили о вкусе и стиле. Слегка утомленный, словно пресытившийся жизнью, как Евгений Онегин. Вьющиеся пепельно-русые волосы удачно подстрижены. Все это Алена заметила, только быстро взглянув на него. Большего она себе не позволила: мгновенный интерес к этому мужчине с ее стороны мог бы быть легко разоблачен, потому что она была плохой актрисой.

— Познакомьтесь, это Егор, — с улыбкой представила Татьяна. И назвала всех по именам.

Егор стоял и смотрел на Алену. И этим взглядом он словно физически прикасался к самому сокровенному внутри нее. Она отвернулась к компьютеру и уставилась на экран. Потому что ей нужно было время, чтобы унять свой пульс.

— Ну что, вы уже готовы? Говорили в четыре. Мы едем? Может, нужно что-то купить? Что вы пьете? — заполнил паузу Егор.

Мужчины принялись обсуждать напитки. Эта тема всегда оживляет любое мужское общество. Одни только разговоры уже вмиг повышают градус настроения.

— Я бы предпочла коньяк, — встряла в обсуждение Алена.

— О, у мадам есть вкус, — заметил Егор. И все замолчали.

Этот комплимент вызвал такую волну радости у Алены, будто ее только что короновали. Егор ей нравился. Очень сильно нравился. И теперь ей приходилось ежеминутно унимать сердцебиение, чтобы не выдать своей симпатии.

Все двинулись к дверям. Алена тоже встала и на какой-то миг оказалась прямо напротив Егора. Каждая доля секунды с этого мгновения стала иметь особое значение, огромную ценность и смысл. Они смотрели друг на друга, и с этого момента стало ясно, что между ними существует необъяснимое взаимное притяжение.