Влияние общества на давно сложившуюся физическую инфраструктуру мы привыкли воспринимать как должное. Особенно хорошо это видно на примере транспорта. Раньше многие автомобильные шоссе и все железные дороги строили и поддерживали в рабочем состоянии частные компании, но затем финансирование транспортной инфраструктуры взяло на себя государство. Только за 2016–2017 годы британское правительство потратило на ее обслуживание – от ремонта автомобильных дорог до модернизации железнодорожных путей – почти 30 млрд фунтов. За тот же период по британским автодорогам было перевезено около 153 млрд тонн грузов (без учета трансграничных перевозок), а поезда перевезли товары на сумму 5,9 млрд фунтов. Иными словами, важнейшие коммерческие операции стали возможны исключительно благодаря государственным вложениям. Автострады и железные дороги – артерии бизнеса. Когда какой-нибудь миллионер заверяет меня, что «добился всего сам», у меня возникает сильное искушение спросить: «А как вы сегодня утром добирались до работы?»

С интеллектуальной инфраструктурой дела в Великобритании обстоят так же, как с материальной. Не бизнес обучает персонал читать, писать и считать. Не бизнес оплачивает получение работниками высокой квалификации, в том числе научной, которая в современном конкурентном мире ценится все выше. Около 93 % нынешних британских работников получали знания, которых требует каждый наниматель, в государственных образовательных учреждениях; именно государственное образование позволяет людям повышать производительность труда и раскрывать творческий потенциал; оно подпитывает предпринимательскую деятельность и способствует росту технологического сектора. И хотя наличие корреляции между доступностью образования в таких странах, как Великобритания, и их экономическими достижениями не доказано, множество фактов указывает на то, что между качественным образованием и экономическими успехами существует определенная связь. Поэтому не стоит удивляться, что бизнес неустанно лоббирует государственные вложения в образование в области естественных наук, математики, технологий и инженерного дела; в корпорациях отлично понимают, что высокообразованные кадры способствуют их успеху и росту прибыли.

Коммерческие предприятия не только рассчитывают на господдержку своих проектов, но и ожидают от правительства помощи в ситуациях, когда сами они не справляются с задачами, – например, когда нужно построить очистные сооружения на грязном производстве или повысить оклады низкооплачиваемым работникам. На борьбу с промышленным загрязнением окружающей среды и всевозможные компенсации и льготы, в том числе налоговые, ежегодно расходуются миллиарды. Конечно, отчасти это финансирование обеспечивается за счет корпоративных налогов, уплачиваемых теми же компаниями, налогов на коммерческую недвижимость и т. п., но значительная часть средств поступает из карманов физических лиц через подоходный налог (27 % от суммы налоговых сборов в 2015–2016 годах), НДС (18 % от этой суммы) и так далее. Иными словами, не только бизнес платит по этим счетам.

Попробуем взглянуть на проблему шире. Государство помогает бизнесу не только тем, что расходует налоги на жизненно важные сферы, такие как транспортная инфраструктура и школьное образование. Оно также создает экономическую среду, в которой можно вести предпринимательскую деятельность. Часто приходится слышать, что суть капитализма – это купля-продажа, совершаемая без вмешательства государства, в условиях пресловутого «свободного рынка». Но говорящие это не учитывают тот факт, о котором я уже говорил в четвертой главе: любой экономический обмен возможен лишь благодаря государственному регулированию. За каждой деловой сделкой стоит государство, которое контролирует объем денежной массы, печатает банкноты и принимает законы, регулирующие заключение контрактов и право собственности. Когда я покупаю хлеб, продавец или хозяин магазина счастлив принять от меня монету в один фунт потому, что знает: государство и общество признают, что эта монета обладает определенной стоимостью. А я, в свою очередь, счастлив совершить этот обмен потому, что знаю: если хлеб окажется несъедобным, я потребую, чтобы мне вернули деньги, и закон будет на моей стороне. Особенно изящно сформулировал эту мысль кембриджский экономист Ха Джун Чхан, считающий, что в экономике вообще не бывает обменов, полностью свободных от госрегулирования: «Если какой-то рынок кажется нам свободным, то лишь потому, что мы всецело признаем действующие на нем правила, фактически переставая их замечать». Это лишнее доказательство того, что на каждой стадии предпринимательской деятельности бизнес нуждается и в государстве, и в обществе.

Как мы дошли до того, что огромное количество корпоративных лидеров стало считать, что они ничего не должны обществу? Разумеется, коммерческие организации продвигают собственные интересы с тех самых пор, как зародился бизнес, даже если на словах часто заявляют обратное. Банк Англии был основан в 1694 году, и его целью значилось «всемерно печься об общественном благе и о пользе для народа». Больше двух веков спустя, в 1920-е годы, Уолтер Лиф, председатель совета директоров Westminster Bank, писал, что своим могуществом британские банки обязаны «чувству, что их директора управляют бизнесом, постоянно уделяя первоочередное внимание интересам общества». Вероятно, за этой позицией стоит философия, согласно которой мир бизнеса связывают с обществом взаимовыгодные отношения, пусть даже на практике этот идеал редко достижим.

Но в последние десятилетия наблюдается удивительный разворот. Если в прошлом компании хотя бы на словах заявляли о приверженности идее общего блага, то в 1970-е годы наметился мощный сдвиг в сторону откровенно эгоистичной, индивидуалистской теории бизнеса. Как и большинство серьезных изменений капиталистической системы последнего столетия, этот сдвиг начался в США. Ряд экономистов, в основном из Чикагского университета, выдвинули принципиально новый набор тезисов, которыми, по их мнению, должен руководствоваться бизнес. Пожалуй, наиболее четко их сформулировал самый яркий представитель движения, экономист Милтон Фридман. «В свободной экономике у бизнеса существует одно и только одно социальное обязательство – использовать свои ресурсы и осуществлять деятельность, направленную на увеличение прибыли», – писал он в статье, опубликованной в New York Times в 1970 году. По его мнению, менеджеры, преследующие любые иные цели, кроме получения прибыли, «служат, сами того не сознавая, марионетками в руках тех интеллектуальных сил, которые уже несколько десятилетий подрывают основы свободного общества». Он утверждал, что в конечном счете любая компания имеет обязательства только перед своими акционерами.

Поначалу идеи Фридмана и его последователей многим казались неразумными и даже опасными. Но постепенно они вошли в обиход – сначала в Америке, а затем и во всем мире. В 2004 году прославленный гуру менеджмента Питер Друкер с предельной откровенностью выразил суть нового духа капитализма: «Если выяснится, что кто-то из ваших топ-менеджеров собирается взвалить на себя какую-то там социальную ответственность, немедленно увольте его».

На самом деле закон вовсе не обязывает бизнес неукротимо стремиться к увеличению цены акций. Более того, такое стремление далеко не безвредно. Если менеджеры убеждены, что отвечают только перед акционерами, а не перед обществом в целом, они способны в погоне за сиюминутной выгодой принимать вредные для общества