Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Па спокойно ответил, что охотничья собака всегда должна быть наготове.
— И для этого надо все время в дерьме валяться? — резковато спросила Ма.
Но Па не собьешь:
— Она должна заранее использовать все подручные материалы, всякое гнилье — испорченную рыбу, мясо, одним словом, тухлятину. Ну, и коровьи лепешки годятся. Как знать, может быть, в следующий раз будет и дичь.
— Как «в следующий раз»? — встрепенулась Ма. — Будет еще и следующий?
— Обязательно будет. Ничего не поделаешь, — сокрушенно вздохнул Па, а сам хитро подмигнул Рыжуше. — А ты не теряй бдительности!
Я лежала около Рыжуши, положив голову ей на ноги.
Как я люблю такие моменты — все в сборе, все вместе, всем хорошо!
Ну надо же! Вот уж не думала, не гадала, что может случиться такое! Такая прекрасная была жизнь, и вдруг…
А все Ма! Вечно она что-нибудь выдумает: «Отпуск! Отпуск!»… Па прямо сказал:
— В отпуск ездят отдыхать одни бездельники. Лично я никуда не поеду!
Но Ма если что задумала, ее разве остановишь:
— Мы с тобой никогда никуда не ездим. Все люди как люди, и твои родственники, между прочим, тоже каждый год уезжают в отпуск!
А он:
— Вот они самые большие бездельники и есть! Любители пузо греть! Отдыхай на даче!
А Ма опять:
— Я не хочу быть рабой дачи!
Вы только посмотрите на нее! Ничего себе раба! Да она целый день командует:
— Вскопайте мне грядку!
— Сделайте мне заборчик вокруг компостной кучи!
— Дочь! Покрась заборчик!
Вздохнуть не дает! Но Па молодец! Сказал, что никуда не поедет, и точка!
Тогда Ма сменила тактику: теперь она каждый вечер тихим голосом рассказывает, что звонили Лена и Яша (это у кого я не успела разгрызть туфлю), что они с детьми отдыхают на турбазе в Пустошке. Там замечательно: живут в лесу на берегу озера, детей не вытащишь из воды, ягод полно. А еще — это пушкинские места, там недалеко его, Пушкина, имение — Михайловское.
— Яша сказал, что Рыжуше было бы очень интересно, ведь она такая любознательная, — вздохнула Ма.
И Па дрогнул.
Нет, Па, конечно, не поехал, но они решили, что Ма и Рыжуша поедут на двенадцать дней. И Па сам, собственными руками, купил Рыжуше маленький рюкзачок — туризм так туризм.
И они уехали.
Я лежала перед домом, положив голову на лапы, и смотрела на калитку. Ба звала меня поесть, но я пробовала и опять уходила и ложилась на дорожку. Я не могла ни есть, ни пить.
Ба приходила сама, подкладывала мне всякие вкусные кусочки, я из вежливости их обнюхивала, но отодвигалась.
Вечером приезжал с работы Па. Заслышав его шаги, я бросалась к калитке, но увидев, что он один, поворачивалась и медленно шла впереди него к дому. Па ужинал, а Ба рассказывала ему про то, как я тоскую. Па подзывал меня, я клала голову ему на колени, и у меня из глаз текли слезы.
— Ну, пойдем, Дитуша, погуляем, — звал Па. Он хотел меня расшевелить, он же знал, как я люблю гулять.
Я медленно вставала и послушно шла рядом. Я не бегала, не обращала внимания на других собак, даже на Кэрри не глядела, кошки нахально перебегали дорогу прямо под моим носом.
Однажды пришел почтальон и принес Ба письмо. Вечером она читала его нам. Ма писала, что они живут в крохотном однокомнатном домике с терраской. Рыжуша собирает чернику и грибы, и они сушат их, нанизав на нитку. Они ходят купаться на дальнее озеро через поле, на котором растет много васильков. Они ездили в Михайловское, и все взрослые обращали внимание на Рыжушу и улыбались, потому что она хвостом ходила за экскурсоводом, не сводила с него глаз и слушала затаив дыхание рассказы о Пушкине.
Еще Ма писала, что в домике вместе с ними живет еще одна отдыхающая, очень интересный человек, двоюродная сестра Лили Брик, и она научила Ма раскладывать пасьянсы.
Как потом выяснилось, Ма умолчала, что Рыжуша все-таки простудилась (Ба предсказывала!) и сильно кашляла по ночам, так что не только Ма, но и эта двоюродная сестра не могла уснуть — вот они и занимались пасьянсами.
Ба и Па сидели на террасе, радовались письму и вспоминали. Па вспомнил, что, когда Рыжуша была совсем маленькой, они с ней читали Чуковского про то, как крокодил украл солнце, а медведица потеряла в темноте своих медвежат. Потом Па и Рыжуша, лежа на диване, стали разыгрывать эту историю, и Па, который был медведицей, начал завывать:
— Где же мой медвежонок? Где мой толстопятый?
И тут раздался такой громкий Рыжушин плач, что Ма прибежала из кухни с криком:
— Что? Что случилось?
А Рыжуша, уткнувшись в бок Па, прорыдала:
— Я по-те-ря-лась!
Ма ей говорит:
— Да вот же ты! И мы около тебя!
А Рыжуша сквозь слезы:
— Ты не понимаешь! Это же я толстопятая!
Еле ее успокоили.
Рыжуша еще говорить толком не научилась, а уже сама с собой все время что-то разыгрывала.
Па приходил с работы и спрашивал Рыжушу:
— Ты кто?
Рыжуша грозно:
— Я тигр!
Па:
— Здравствуй, тигр, мой любезный!
Рыжуша:
— Тигров любезных не бывает. Бывает полосатых!
По воскресеньям утром Рыжуша приходила к родителям и забиралась к ним в постель. Ма давала представление про лису и мышонка. Одна рука у Ма была «лиса», а другая — «мышонок». «Мышонок» резвился на животе у Ма, пел песенки, а в это время из-за подушки подкрадывалась «лиса» и свистящим шепотом рассказывала, как она сейчас «мышонка» поймает.
Рыжуша улыбалась «мышонку» и с замиранием сердца следила за «лисой». В самый опасный момент Рыжуша кричала:
— Нет! Нет! — хватала «мышонка», и ее долго приходилось убеждать, что «лиса» ушла, а это просто мамина рука.
У Па были с Рыжушей свои игры, которые он называл «хохмочки», а Ма — «дурости», потому что они заключались в неожиданных «нападениях» Па на Рыжушу и сопровождались шумом и визгом.
Был разработан большой перечень «хохмочек».
Так, например, хватание за подбородок называлось «подба».
«Подба» была:
— летучая (слету),
— ползучая (рука медленно подбирается),
— незаметная (исподтишка подбирается),