Философия прагматизма вошла в историю западной культуры как типично американская философия, в которой проявились специфические черты обыденного сознания американского образа жизни. Но сам факт широкого распространения этой философской доктрины и на другие страны и присущность близких прагматизму идей другим, современным ему, философским течениям, например, философии жизни, свидетельствует, по-видимому, о всеобщем характере прагматического способа философствования, в котором наиболее адекватно нашла свое выражение прагматичная природа человека. В разных культурах она обнаруживается по-разному: в традиционных культурах — в завуалированной форме, в современных развитых культурах, каковыми выступают открытые общества, ею определяется стиль мышления и образ жизни современного человека.

Как определенная идеология и философия прагматизм сформировался в начале XX столетия в США. Его «материнским лоном» был «Метафизический клуб», созданный в 1871 г. в Кэмбридже группой единомышленников. Центральной философской фигурой среди них был Чарлз Сандерс Пирс (1839-1914). Основные идеи прагматизма сложились у Пирса еще к началу 70-х гг. и были сформулированы им в двух статьях «Закрепление верования» (1877 г.) и «Как сделать наши идеи ясными» (1878 г.). Однако в то время эти статьи остались незамеченными и лишь в конце 90-х гг, благодаря американскому философу и психологу Уильяму Джеймсу (1842-1910) они были извлечены на свет. Именно Джеймс популяризировал прагмати- стские идеи Ч. Пирса, придав им более доходчивую форму. Со временем к прагматизму примкнули Джон Дьюи (1859-1852) и Джордж Герберт Мид (1863-1931).

Прагматистская доктрина исторически выросла из полемики Ч. Пирса против философии Р. Декарта, в частности, против ее трех основополагающих принципов: методического {методологического) сомнения, учения об интеллектуальной интуиции и понимания критерия истины как ясности и отчетливости идей.

Возражая против знаменитого декартова универсального сомнения как необходимого начала философии, Пирс писал: «Мы не можем начинать 5 с совершенного сомнения. Мы должны начинать, имея все те предрассудки, которые действительно имеются у нас, когда мы беремся за исследование. филорофии. Эти предрассудки нельзя рассеять предписанием собственной I воли, ибо они таковы, что возможность сомневаться в них не приходит! нам в голову. Изначальный скептицизм поэтому всегда будет просто само- {обманом, а не реальным сомнением; и никто из следующих картезианско- • му методу никогда не будет удовлетворен, пока формально не возродит все [те убеждения, от которых формально же отказался… Правда, что человек: может в ходе своих исследований обнаружить основание для сомнения в! том, в чем изначально он был убежден — но в таком случае он сомневается, | потому что имеет для этого положительное основание, а не потому что так | предписано картезианской максимой. Не будем притворяться, что в фило- L софии нам представляется сомнительным то, что несомненно для нас в " собственном сердце»[1284]. В этом фрагменте изложена, по сути, целая про- ; грамма способа философствования, радикальным образом отличного от 1 картезианского стиля мышления. Декартово методическое сомнение по- | добно «строительным лесам», которыми он воспользовался для поиска ' надежного фундамента познания. Но как только он обнаруживает его, тут же их отбрасывает за их ненадобностью. У Пирса же речь идет о реальном психологическом, фактическом сомнении, овладевающем субъектом познания. За этим расхождением Декарта и Пирса кроется их радикальное различие в понимание природы самого мышления. Если для Декарта мышление всегда направлено вовне, оно есть всегда мышление о мире, то у Пирса мышление связано с психическими процессами и состояниями, оно ограничено сферой предрассудков и верований. Последнее обстоятельство объясняется тем, что в отличие от Декарта, следовавшего идее существования достоверного обоснованного знания, каковым считается знание, которое мыслится очевидным, ясным и отчетливым образом, иначе говоря, нашедшего исходные посылки знания в «естественном свете разума», открывающим самоочевидные истины в интеллектуальной интуиции, Пирс отверг существование декартовской интеллектуальной интуиции, был вынужден искать основания знания во внешнем мире. Но, поскольку, по его мнению, всякая апелляция к внешнему миру имеет смысл лишь в той мере, в какой мы имеем знания о нем, то есть, поскольку оно само входит в наше знание, то оказывается, что всякое знание может быть обусловлено только другим знанием. Из этого он заключает, что не может существовать никакого непосредственного знания, всё знание есть только результат логического вывода, то есть является по своей сути дедуктивным.

Именно таким путем можно получить более или менее достоверное знание. И чем неограниченнее будет ряд выводов, умозаключений, тем достовернее будет наше знание. Но так как человек — существо преходящее в этом мире, то этот ряд логических выводов тем не менее будет всегда конечным. Отсюда следует также, что знание, получаемое таким путем, не до конца будет достоверным, то есть человеческое знание в конечном итоге является принципиально погрешимым и предположительным. «Заключения науки, — пишет Пирс, — не претендуют на что-либо большее, чем вероятность».

Такова вкратце логика рассуждений Пирса, приведшая его в конце концов к фаллибилизму, который он определял как «учение о том, что наше знание никогда не является абсолютным, но всегда как бы плавает в континууме недостоверности и неопределенности»[1285] [1286]. Именно фаллиби- лизм, как считает Пирс, является определяющей чертой современной науки. В отличие от классической науки и философии, которые претендовали на поиск абсолютных достоверных истин и абсолютно совершенного знания, современная наука вполне осознавала, что эти поиски напрасны и задача ее состоит лишь в том, чтобы постоянно проверять, исправлять уже имеющееся знание. А это значит, что никакое научное знание нельзя считать абсолютно достоверным, надежным, непогрешимым. «Мы никогда не можем достигнуть, -— замечает в этой связи Пирс, — с помощью мышления трех вещей: абсолютной достоверности, абсолютной точности, абсолютной универсальности»[1287].

Принципиальная погрешимостъ носит универсальный характер, она распространяется на всё человеческое знание, включая даже знание формальных наук, в частности, математики, которая традиционно считалась абсолютно точной и достоверной наукой. «Она (математика. — И. Ш.), — подчеркивает Пирс, — погрешима, как погрешимо и всё человеческое»[1288].