– Ты тоже, – криво усмехнулся Далтон.

– Возможно. Но это чересчур даже для Кейнов, – сказал Грант.

– Думаешь, мы делаем это ради денег? Нет, уверяю тебя. Мы делаем это ради компании. Состояние Холлистера нестабильно. Если он будет продолжать в том же духе, пострадаем не мы одни. Пострадает каждый служащий, каждый клиент. Наш план не идеален, но это лучшее, что у нас есть.

Согласится ли с этим Мэг или посчитает, что цена слишком высока?

Конечно, к Холлистеру она любви не питала. Но будет ли она готова признать его маразматиком? Не покажется ли ей это слишком жестким? Грант-то наблюдал за Холлистером годами. Он бы вышиб из него дух без всяких угрызений совести. А Мэг – вряд ли. Милая, сердобольная Мэг. Она захочет сделать все правильно.

Или нет?

В любом случае именно она сейчас беседует с Холлистером. Именно она спрогнозировала такой поворот событий и придумала план действий на случай непредвиденных обстоятельств. Возможно ли, что Мэг на шаг впереди их всех?

И тут Грант понял, что у него серьезные проблемы. В этой семье, полной беспощадных амбиций и коварства, Мэг гнула свою линию. У нее хватало ума и решительности, чтобы не дать собой воспользоваться.

Если бы Мэг была овечкой в стае волков, можно было бы просто погладить ее по головке и отпустить. Но она не была овечкой.

Она была волком. Волком в винтажной обертке, с вишневой помадой на губах, но все-таки волком. Она сильная, дерзкая и упрямая, и она не сдастся никому.

Рассказы про Холлистера Мэг слушала всю свою жизнь, сначала от матери, потом от дедушки. Даже от жителей Виктории.

Многие дети боятся чудовищ в шкафу. Или темноты, или грома, или змей. Или призраков. Но не она. Она боялась Холлистера. Чудовищем под кроватью был ее собственный отец.

Тридцать лет назад Холлистер приехал в Викторию, чтобы купить программное обеспечение, которое разработал ее дед. Это было начало восьмидесятых. Геологи только начали использовать компьютеры для ускорения поиска нефти. Дедушкины программы, изначально предназначенные для поиска водоносного горизонта, совершили бы революцию, но он отказался продавать их «Кейн энтерпрайзез». Поэтому Холлистер соблазнил ее мать и заставил украсть для него эти программы. У Мэг были доказательства.

Оставшись с отцом наедине впервые в жизни, Мэг поедала его взглядом. Он был совсем не страшный, вовсе нет. Убогий и гадкий, но не страшный.

Мэг вкатила его в комнату и закрыла дверь. У дальней стены располагалась больничная койка, по обеим ее сторонам стояла медицинская техника. Здесь ее отец проживет последние дни.

Она оставила Холлистера у глубокого кожаного кресла с высокой спинкой, рядом с кроватью, и села.

– Ну? – прохрипел он. – Раз ты меня сюда приволокла, значит, тебе есть что сказать.

О да. Вот такой у нее папа. Само очарование.

– Есть, – сказала она. – Думаю, вам стоит подписать бумаги. – Вот только интонацию выбрала неверную. Мэг ведь привыкла умасливать покупателей. – Вы должны их подписать.

Холлистер махнул рукой:

– Может быть. Когда-нибудь.

– Нет. Вы должны подписать их сейчас.

– Я…

– Нет, – повторила Мэг уже настойчивее. – Покончите с этим. Мы оба знаем, вам не стоит тянуть время.

– Ты ни шиша не знаешь, – презрительно усмехнулся он.

– Я знаю, что кашель с кровью ни к чему хорошему не приводит. Вы хотели меня увидеть. Вот она я. Вы хотите прожить остаток дней в кругу семьи – ваша семья рядом с вами. Вы, наверное, хотели узнать, какой из ваших сыновей самый амбициозный или преданный. Что ж, узнали. А теперь покончите с этим.

Холлистер наклонился вперед.

– Думаешь, ты можешь мной командовать, малявка? – Его грудь судорожно вздымалась, но он не закашлялся, хотя на его губах появилось несколько капель крови.

– Не думаю, а знаю. – Мэг вытащила из сумочки пачку бумаг, протянула их Холлистеру и подождала, пока он их хорошенько рассмотрит. Когда его пальцы дернулись, словно он хотел разорвать бумаги, она добавила: – Разумеется, здесь только копии. У меня таких много.

– Чего ты хочешь?

– Только того, что вы сами обещали. Подпишите бумаги. Либо вы подпишете их сегодня, либо получите весточку от моего юриста. Он не из той фирмы, с которой вы много лет ведете дела. Он докажет в суде, что вся прибыль «Кейн энтерпрайзез» за последние двадцать пять лет основана на программном обеспечении, которое вы украли у моего деда. И на которое у меня есть патент.

– Ты не выиграешь. – Старик не на шутку закашлялся.

– Возможно. Но дело завязнет надолго. Лет на десять. За это время ваша компания зачахнет и умрет. – Мэг поднялась и направилась к двери.

– Это все ради него, да? Он только и думал что о компании… – Холлистер снова зашелся в кашле.

Мэг протянула ему стопку платков, и он приложил их к губам, но несколько капель крови все-таки попало на бумаги. И очень к месту. Эти документы всегда были запятнаны.

– Надеюсь, мы все решили?

Холлистер обжег ее взглядом:

– Он тебя использует. А ты слишком тупая, чтобы это понять.

– Тогда отправляю к вам юристов.

Грант мерил шагами гостиную, ожидая, когда Мэг наконец закончит разговор. Как, впрочем, и Далтон с Купером. И только Гриффин, у которого, казалось бы, все поставлено на карту, выглядел расслабленным. Он сидел на диване и проверял электронную почту. У двери застыла Хильда, готовая войти внутрь по первому зову.

В стороне стояли трое юристов, у каждого по портфелю. Даже если происходящее казалось им странным – а как могло быть иначе? – ни один не подал виду. Видимо, они хорошо знали историю семьи Кейн.

Грант уже было собрался штурмовать комнату и вызволять Мэг, как вдруг дверь распахнулась и она сама оттуда вышла. И направилась прямиком к юристам.

– Он готов подписать документы сейчас. Можете войти.

Они кивнули и исчезли в комнате вслед за Хильдой.

Мэг повернулась к братьям и ухмыльнулась.

– Не знаю, как вы его терпите столько лет, честное слово. – Она чуть нахмурилась. – И как вам удалось вырасти порядочными людьми?

– Посчастливилось, – ответил Далтон.

– А я просто слишком упрямый, – произнес Гриффин со своей фирменной очаровательной улыбкой.

Купер пожал плечами:

– Меня и Холлистера разделяли три тысячи километров.

Мэг кивнула и бросила Гранту:

– Пойдем отсюда.

Но он скрестил руки на груди и встал между ней и дверью.

– Значит, все?