Через несколько часов мы получаем сообщение от медсестры, что операция окончена. Позже к нам подходит кардиохирург и сообщает, что он успешно удалил опухоль из папиного сердца и заделал в нем дыру, о существовании которой мы и не подозревали. Мы сможем увидеть его через несколько часов.

Когда нас наконец пропускают в палату, мой отец все еще без сознания и подключен к аппарату искусственной вентиляции легких. Похоже, он в коме. Мама хватает меня за руку. В отделении интенсивной терапии к нам подходит медбрат Пит. Он говорит, что все прошло отлично, и просит нас не волноваться. У него добрая улыбка, он очень обходительный и слегка полный. Он мне сразу же нравится. Он словно молодой китайский Санта с калифорнийским акцентом. Именно тот медбрат, который, как я даже не подозревала, был мне так нужен.

Мой отец начинает слегка шевелиться. Мы с мамой всматриваемся в каждое мелкое движение с пристальным вниманием.

Пит включает радио, чтобы снять напряжение в комнате. Как только звучит песня Рода Стюарта «Maggie May», глаза моего отца открываются. Он ошеломленно смотрит на нас. Потом Пит медленно отключает его от аппарата искусственной вентиляции легких, и папа начинает говорить. Вот так он и вернулся к нам.

В повседневной жизни меня пугает так много всего: разговоры с незнакомыми людьми, езда по автостраде, публичные выступления. Но страх потери кого-то из родителей оставляет такую огромную, зияющую дыру в моем сердце и жизни, что я не могу даже думать об этом более 30 секунд. Бывают моменты ясности, благодаря которым ты получаешь порцию резкого облегчения. И вот, когда мой папа приходит в себя после операции на открытом сердце, у меня так поднимается настроение, что я едва ли не схожу с ума.

«Как думаешь, все тут занимались сексом в чулане?» – спрашивает мама.

Мне нужно будет очень крепко держаться за это чувство, потому что в течение следующих нескольких дней мы будем проводить много времени в больнице, составляя компанию моему отцу, пока он в реанимации. Это значит, что я буду проводить с мамой около 17 часов в день, а такое было последний раз, когда мне было, скажем, лет семь. Я почти уверена, что тогда мне разрешалось хотя бы смотреть телевизор в одиночестве.

Мой папа отдыхает. Но мама не умеет этого делать, поэтому она старается всячески заполнить тишину.

Я не думала, что полет в Лос-Анджелес для поддержки моего отца будет равен непреднамеренной записи в тренировочный лагерь для экстравертов с моей матерью в качестве лидера команды.

Это быстрое и яростное боевое крещение. Моя мать разговаривает с людьми в лифте, присоединяясь к их непрерывным беседам с пугающим отсутствием стеснения.

– Актриса, которую вы обсуждаете, – это Алисия Викандер, – говорит она одной из групп. – И она очень красивая.

Она болтает с вахтером, останавливает мужчину, который добавляет сливки в кофе в Starbucks, чтобы спросить, как долго добираться до бульвара Уилшир, хотя я уверена, что она знает дорогу. Она разговаривает с женщинами в туалете о преимуществах и недостатках организации Weight Watchers.

Она машет людям, когда мы гуляем по парку.

Дважды за день она присоединяется к разговорам, проходя мимо людей. Две медсестры где-то в 10 метрах от нас обсуждают фильм, название которого не могут вспомнить.

– «ОДЕРЖИМОСТЬ», – кричит она через всю палату интенсивной терапии. А затем добавляет: – А ВЕДЬ Я ДАЖЕ НЕ СМОТРЕЛА ЕГО!

И на фоне всей этой болтовни, от которой у меня уже сводит челюсть, моя мама умудряется говорить с медбратом Питом. Но это хорошая болтовня. Это разговор в духе «Отвлекитесь от того факта, что из вашего любимого человека все еще торчит куча трубок», и я благодарна ей за это. Мы узнаем, что китайские бабушка и дедушка Пита из той же деревни, что и родители моего отца, но в 1948 году они переехали. Пит рос в Сан-Франциско и знает, где можно купить лучшую корейскую еду в Лос-Анджелесе (он даже составляет список мест для нас). Мама рассказывает ему, где они с папой были в Китае, как жили в Сан-Франциско и про свои любимые рестораны в Лос-Анджелесе.

Тем временем мой отец постепенно поправляется и набирается сил.

Через пять дней Пит говорит нам, что мы, вероятно, больше его не увидим, потому что он уходит в отпуск, а моего отца, скорее всего, уже успеют выписать к его следующей смене.

Мое сердце колотится. Не увидим Пита? Нашего Пита? Я так привязалась к нему. И моя мать тоже.

«Мне очень нравится Пит», «Мне тоже» – это те фразы, которые мы произносим каждый вечер на парковке.

Пит видел, как мы рыдали, плакали и ссорились. Он брал кровь у моего отца на анализ, давал ему лекарства и следил за тем, ест ли он правильную пищу. Он также видел, как я спорила с мамой и вырывала у нее iPhone прямо из рук, чтобы отключить звуки клавиатуры и уведомлений о новых сообщениях. Каждый день.

Честно говоря, этот человек знает слишком много. Но его теплота, готовность разговаривать и быть открытым с совершенно незнакомыми людьми помогли нам пережить эти адские дни. Он заставил меня сделать усилие, чтобы быть большим экстравертом: я хочу стать для кого-то Питом.

После недели в отделении интенсивной терапии моего отца наконец выписывают, и квартира в Лос-Анджелесе кажется переполненной полуинвалидами. Я лежу на диване и смотрю «Корону» между бабушкой и папой, которые принимают одни и те же лекарства для сердца: она – из-за возраста, он – из-за операции.

Время в этой квартире замирает. В обед мама спрашивает:

– Кто-нибудь хочет сэндвич?

И мы все восклицаем:

– Да, пожалуйста! – не отрывая глаз от телевизора.

Это начинает казаться новой странной нормой. Я только что смирилась со своей новой жизнью: ни прошлого, ни будущего, только вечное безвыходное положение в этой квартире, полной пирожных, хороших бутербродов, сериалов по Netflix и 90-летних.

Но я знаю, что не могу остаться здесь навсегда. Мне нужно вернуться к моей настоящей жизни в Англии: мужу, работе и вызывающим рвоту социальным экспериментам, терпеливо ждущим меня дома. В этой поездке было много такого, чего я не ожидала – на самом деле я вообще ничего не ожидала, – но теперь я видела, как разговор и открытость в напряженные моменты могут преобразить их. Как правильный незнакомец может стать вашим личным героем.

Мама запросто присоединяется к разговорам.

– Этот фильм называется «Одержимость!» – кричит она через все отделение интенсивной терапии двум медсестрам.

Многословные экстраверты, такие как моя мама и Пит, иногда сводят с ума. Но они могут сделать неудобные моменты в жизни более терпимыми. Они уговаривают медсестер тайком пропустить тебя в больницу. Они помогают твоему отцу почувствовать себя лучше.

В неожиданном уроке экстраверсии от вселенной, который я каким-то чудом пережила, у нас с мамой была только одна маленькая ссора. Она закончилась, как только мы сошлись на том, что анестезиолог очень привлекателен и ему следует играть в «Анатомии страсти», ведь он бы отлично смотрелся без рубашки в подсобке.