Главный инженер ушел, а Стин кашлянул и сказал:

— Мистер Годард, мне нужно написать отчет об… об этойстрельбе. Вы, конечно, понимаете, что эта писанина займет много времени и сил.Показания свидетелей, отдельные высказывания и так далее…

Капитан долго ходил вокруг да около, хотя Гарри давно былоясно, что должно быть проведено следствие.

— Я хотел бы только уточнить у вас парочку… э… э… парочкудеталей, — наконец проговорил Стин.

— С удовольствием помогу вам, если смогу, — ответил Годард.

— Ведь это вы помогли Линду отнести Майера в его каюту. Тамуложили его на койку, а потом мистер Линд попросил вас, чтобы вы послаликого-нибудь за санитарным ящичком и стерилизатором. Так?

— Нет, он попросил меня принести все это, — уточнил Гарри. —До этого я однажды был в его каюте и поэтому знал, где их найти… — Да, Линддействовал очень осмотрительно. Он не забывал ни одной детали.

— Да, да, понимаю! И приблизительно минуты две мистер Линднаходился один. Вы вернулись, а потом прошли еще какие-то две минуты, и вошеля. Вы заметили, что артериальная кровь слишком темная, а мистер Линд ответил, чтоона, возможно, вытекает из легочной артерии. Ну, мистер Линд изучал медицину иопытен в таких вещах. О них он, видимо, знает больше, чем кто-либо из нас, нопоскольку я здесь капитан, то и ответственность за все ложится на меня. Поэтомуя должен быть совершенно уверен, что мы сделали все, что в наших силах, чтобыспасти жизнь этому человеку.

Если пуля попала в одну из крупных артерий, то этот человек,разумеется, не имел никаких шансов выжить. Мистер Линд даже изрезал рубашку,чтобы обнажить грудь, но, поскольку я стоял почти в дверях, я плохо все этовидел. А вы стояли у самой койки. Вы видели, как кровь текла из ран?

В мозгу Годарда опять прозвучал сигнал тревоги.

— Точно я сказать не могу, капитан, но хорошо видел — кровибыло очень много. При столь сильном кровотечении человека спасти не удается.

— Да, да, понятно. — Капитан нахмурил брови. — А сами ранывы видели?

Вот мы и подошли к критической точке, подумал Годард. Или онпредполагает, что я не видел ран, или знает об этом наверняка. Но не хочетслышать моего подтверждения, только желает знать, что я думаю об этом.

— Точно вам сказать не могу, — повторил Гарри. — Там быломного крови…

— Но ведь вы стояли рядом с раненым?..

— Послушайте, капитан, входное отверстие от пули оченьмаленькое — девять миллиметров, а грудь Майера была покрыта волосами,пропитанными кровью. В его теле могло быть несколько входных пулевых отверстий,и тем не менее я мог их не заметить. И потом не понимаю, почему это вдруг сталотак важно? Мы все хорошо знаем, что в его грудь попали две пули и, что он умерприблизительно через пять минут. Я думаю, что любой врач вам сможет подтвердить,что спасти его было нельзя. Стин кивнул:

— Значит, вы не сомневаетесь в том, что все было именно так,как сказал мистер Линд?

— Абсолютно не сомневаюсь… — А про себя подумал: «Было быхорошо, если бы капитан передал ему мои слова — ведь именно его, Линда, это ибеспокоит».

Стин что-то записал в своем блокноте, но с его лица несходило задумчивое выражение.

— Что ж, вот, кажется, и все. Большое вам спасибо, мистерГодард, за то, что заглянули ко мне.

Гарри отправился обратно на среднюю палубу, чувствуя себядовольно неуютно. Что за всем этим скрывается? Судя по всему, капитан тожеучаствует в заговоре и выражает свои собственные сомнения, чтобы вырвать у негопризнание, что и он, Годард, сомневается во всем. Но чем тогда объяснить этисомнения? И почему они появились только после смерти Красицки?

Ему показалось, что он погружается в сыпучие пески. Кактолько начинаешь думать, что обрел наконец твердую почву под ногами, так земляуходит у тебя из-под ног.

Так как корабль все еще неподвижно покачивался на волнах,запах горящего хлопка стал довольно явственным. А два раза он видел, как излюка показывалась тонкая струйка дыма. Если это увидят суеверные люди изкоманды, они наверняка обвинят его, Годарда, — ведь, по их мнению, именно онбыл виновен в смерти двух человек.

Несмотря на то что мысль эта была неприятной, все же оначем-то и притягивала, и одновременно забавляла. Против интеллекта первогопомощника еще можно было бороться, но против людской глупости ты всегда будешьбессилен.

Боцман и четверо матросов драили металлические частипередней палубы, и Гарри какое-то время смотрел на них. В жару эта работа былатрудной и неприятной.

Один из матросов посмотрел на Годарда, что-то сказал, иостальные тоже уставились на него. Было ли в этих взглядах только презрениерабочих людей по отношению к праздно шатающемуся или же в них скрывалось нечтобольшее?

Из коридора появилась Мадлен Леннокс. На ней было минимумодежды — бикини и сандалии, но волосы были мокрыми от пота.

— Невыносимо что на палубе, что внутри. В моей каюте, как внастоящей сауне, — пожаловалась она.

— Как только корабль сдвинется с места, сразу станет не такдушно, — отозвался Гарри.

Она осторожно огляделась и очень тихо сказала:

— Ты помнишь, о чем мы говорили этой ночью? Теперь я знаю,что меня беспокоит.

В нем сразу пробудился интерес, но выражение его лицаосталось безучастным.

— Что именно? — спросил он.

— Майер… И кровь, которая показалась из его рта. В то время,когда Красицки появился в дверях, ты рассказывал какую-то смешную историю. Всерассмеялись, а Майер закашлялся. Причем он поднес салфетку ко рту и, мнекажется, сунул что-то в рот. Какую-нибудь капсулу, например, такую, которую онмог легко раздавить. Как ты думаешь, такое могло быть?

Мороз пробежал у него по коже при этих словах. В общем-то онуже знал ответ на вопрос, который только что ей задал:

— Надеюсь, ты ни с кем не делилась своими сомнениями?

— Нет, только с капитаном. За завтраком. Теперь, видимо,было уже слишком поздно, но попытку — хотя и безнадежную — он все-таки долженбыл сделать:

— И все же твоя теория имеет одну досадную ошибку, — сказалон несколько высокомерно. — Если ты считаешь, что это был всего лишь спектакль,то почему же, в таком случае, Красицки покончил с собой?

— А разве мы знаем, что он это сделал? Ведь это тоже моглобыть спектаклем!

— Мне не очень хочется вносить поправки в твой сценарий, ноКрасицки мертв. Я сам помогал укладывать его труп на койку. Его тело было нетолько холодным, но и успело уже застыть.