рефлексии. И умеет объединять вокруг себя не только людей-землян, пусть и из разных эпох, но и человекоподобных существ из далёких и странных миров! Вот уж это было для меня самым поразительным. Ведь я доказывал, что ЧУЖОЕ всегда останется чужим и чуждым, если не враждебным, никогда ЧУЖИЕ не станут рассуждать так, как мы. Я убеждал, что даже среди людей могут быть такие разногласия, что никакого объединения не может быть в принципе. Увы, я признаю, что в этом я ошибался. Я рассуждал таким образом именно потому, что был американцем… Мы были самым непримиримым народом. Мы не признавали никакого другого мировоззрения, кроме собственного. Более того — мы старались искоренить это чужое мировоззрение и насадить своё. Повсюду. Где только можно. Не гнушаясь никакими средствами. И дьявол, который питался этими идеями, рос и креп. В конце концов в Америке моего мира стало бы примерно так же, как в этом Царстве Света! Ибо ложный путь, каким бы извилистым он ни был, неизбежно приводит в одно и то же место, где все обращается в прах и тлен.

О, как силен страх перед русскими в моей Америке! Он похож на психоз. И этот психоз коснулся и меня. Когда я общался с Серегиным, то постоянно думал: знает ли он о том, что я построил ядерный бункер под своим домом? Эта мысль неприятно сверлила мой мозг, ибо теперь я смотрел на все другими глазами, и мне было бы неприятно, если бы кто-то из этих русских, с которыми я общаюсь, с насмешкой спросил: «Мистер Хайнлайн, вы всерьез считаете нас агрессивными дикарями, готовыми убивать невинных людей миллионами?»

Да, прежде я считал примерно так. Психоз нам насаждался намеренно. Нас учили ненавидеть. А ненависть — это и есть трансформированный страх. Как сражаться, не испытывая ненависти?

Но в Серегине ненависти нет. Он совсем не похож на типичного нашего американского героя — исполненного ярости, с горящим взглядом, карающего по своему усмотрению, не заботясь о том, что кто-то невинный может нечаянно пострадать при этом. Он другой. И все его люди на него похожи — я заметил это сразу. При этом они ему не поклоняются, не благоговеют. Он для них — Командир и Патрон, но не царь и не бог. Более того, принимая у неофита страшную встречную клятву, Серегин говорит: «Я — это ты, а ты — это я, вместе мы сила, а по отдельности мы ничто». В созданном им обществе не делят людей по сортам, не злословят, не предают и не бьют в спину. Так не могло бы получиться ни у одного американца. Наша гордыня отвращает нас от Бога. Но она же и объединяет, ибо все мы — индивидуалисты…

Серегин чрезвычайно умен и находчив, смел в своих решениях. Всегда готов выслушать полезный совет. Удивительно: приобретя могущество нечеловеческой сущности, он все же остается человеком. Моему американскому уму это непостижимо. Гордыня не свойственна ему ни в малейшей степени. И я уже начинаю догадываться, что, стоит ему хоть на малую долю утратить свои человеческие качества — такие, как порядочность, честность, ответственность, сострадание — и могущество будет отнято у него. Но это невозможно, потому что масса Верных, которым он обязан так же, как они обязаны ему, удерживает Серегина в рамках человечности. Причём все эти качества в нём неизменны, с чем бы ни приходилось ему иметь дело, и это для меня тоже непривычно.

Размышляя обо всём этом, я все больше убеждаюсь, что Америка никогда не имела Божьего покровительства. Потому что для нас никакого значения не имели все другие народы, зато нам всегда был необходим образ врага: если ты не такой как мы — то потенциальный враг, а если у тебя есть то, что нужно нам, то значит, ты враг вдвойне и втройне. Это касалось и стран, и народов. Врага боятся и ненавидят, и стремятся уничтожить, чтобы забрать себе его землю, богатства, содержимое недр и урожай с полей. Мы наделяли врага самыми чудовищными чертами, чтобы его легче было ненавидеть, а затем ограбить. Мы веками культивировали в себе это отношение к непохожим — к тем, кто думает не так, как мы, идет своей дорогой и не отдает нам свои богатства. И мы старались сделать так, чтобы не было никого сильнее нашей банды, чтобы она могла ограбить любого, у кого есть хоть что-то ценное. Но этому обязательно придёт конец. В нашем мире он пришёл прямо сейчас в образе Серегина, которому Богом поручено прекратить наши бесчинства. В других мирах конец придёт в виде окончательного разложения нашей Америки, после чего со всех сторон сразу же набегут желающие поплясать на наших костях, ибо есть за что. Увы, есть, как ни горько это сейчас осознавать…

Я непременно напишу об этом… Я постараюсь раскрыть глаза американцам. Я не хочу, чтобы наша Америка продолжала оставаться прибежищем дьявола; только он — тот единственный чужой, который истинный враг. Но пока я ещё не могу ничего писать. Идет переосмысление… И мне ещё многое предстоит увидеть.

Ах да, я снова стану молодым… О, эта вечная мечта человечества! Ведь я часто задумывался о том, как может чувствовать себя человек, имеющий разум старика, но молодое тело. Вернутся ли восторженность и ожидание новых открытий, что так свойственны юности? Не противоестественно ли будет вернуть то, что уже пройдено и пережито?

И всякий раз я приходил к выводу, что нет, это не будет противоестественно. Я и раньше догадывался, что человеку слишком мало отпущено — за эти семьдесят не успеваешь сполна насладиться жизнью и сделать все то, что хотелось. А ведь, если верить Библии, до Великого Потопа люди жили семьсот-восемьсот лет! Когда я это узнал, то как-то сразу поверил в это. И мне тогда показалось, что да, этого было бы вполне достаточно. И поэтому мне не терпелось испытать на себе новую жизнь в молодом теле. Тогда мы с Джинни наверстаем все, что упустили в силу того, что самые активные годы провели с другими спутниками. Мы встретились довольно зрелыми людьми, и да, моё здоровье уже тогда было не идеальным. Наверное, омолодившись, мы даже могли бы завести ребёнка…

Часть 82

Мир Мизогинистов, 28 июня 2020 года, утро, бывшее Царство Света, женский репродукционный лагерь в Шантильи (35 км к западу от Шайнин-Сити), бывший дом-особняк управляющего, трапезная

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Утром мы с Лизой проснулись в превосходнейшем настроении, поплескались