— Они все так говорят, — заявил Чугунок и вздохнул:

— Но участковый нам совсем не годится, правда, Сенька?Дарья, помнишь — у тебя крутой был, на «мерсе» приезжал, тот мне большенравился.

— Отвяжись, — махнула я рукой и, прихвативпрыгалки, выскочила из подъезда. Андрюха прохаживался по тротуару возле нашегоподъезда.

— Добрый вечер, — заулыбался он. — Напробежку?

— Ага…

— Провожу маленько, мне как раз в сторону стадиона, сИваном Петровичем побеседовать хотел… А в шестом доме два стекла вышибли…мальчишки в футбол играли. Стекла уже вставили. А так никаких новостей.

— Это хорошо, — порадовалась я. — Я не стеклаимею в виду… В общем, ты понял.

— Конечно, — вздохнул Андрюха. — Так чтоучасток у меня неплохой. Люди приветливые, помогают.

— Как же тебе не помочь, когда ты здесь вырос?

— Даша, — позвал он и запнулся.

— Чего? — спросила я.

— Пойдем завтра в кино? — Я сбилась с шага, апотом и вовсе замерла на некоторое время. — В «Художке» «3вездные войны».Полная версия.

«Точно, влюбился, — прошелестело в моем мозгу. — Вкино зовет». Я посмотрела на Андрюху внимательнее. Нос пуговкой, веснушкироссыпью, вообще-то он симпатичный…

— Слушай, — вздохнула я. — Зашел бы ты завтрако мне на работу. Разговор есть. Какой-то идиот додумался возле школы пуститьгрузовой транспорт, чтоб проспект разгрузить. И теперь мимо нас с утра довечера грузовики гоняют. Надо что-то делать.

— Хорошо, — вздохнул Андрюха, — зайду. А вкино?

— В кино пойдем в субботу. Сенька с Чугунком будутрады, — добавила я, едва не брякнув: «И Кузя». Мысль о Чугунке пришласьвесьма кстати. — Андрей, — сказала я. — На улице Гоголя, домпять, квартира двенадцать проживает гражданка Сорокина.

— Самогонкой торгует?

— Точно. Ты ее пугни малость, чтоб из запоя вышла.

— Со мною уже Иван Петрович беседу проводил.

— Вот и хорошо, значит, ты все понял…

— К административной ответственности ее привлечь надо.

— Ага. У нее трое детей. Старшему восемь, младшемуодиннадцать месяцев.

— Таких, как она, надо материнства лишать.

— Лишат, а что дальше?

— Ну… в детском доме по крайней мере сыты будут.

— Я раньше тоже так думала, — вздохнула я. —Ты помнишь, как твоя бабушка тебя в школу провожала? Ты идешь, а она следом вкустах прячется.

— А это здесь при чем? — обиделся Андрюха и дажепокраснел, наверное припомнив, как над этим фактом потешалась вся школа.

— А при том, что, когда ты был маленький, тебялюбили, — усмехнулась я.

В этот момент мы как раз подошли к стадиону. Я огляделась,высматривая Родионова, а Андрюха топтался рядом.

— Я к Ивану Петровичу на полчасика, — сказалон. — Могу сюда зайти…

— Ты как твоя бабушка, — нахмурилась я.

Андрюха рванул, точно ошпаренный, а я вошла в открытыеворота. На скамье справа сидел Родионов и приветливо улыбался мне. Не знаю, чтоон имел в виду, собираясь бегать со мной трусцой, но если в его намерениявходило разжиться кое-какими сведениями, то он здорово просчитался. ГоворитьРодионов не мог, берег дыхание, к тому же, чтобы заговорить с человеком, надодля начала его догнать. В общем, с точки зрения следствия, вечер у Родионовапрошел впустую, зато для здоровья польза. После пробежки он отправилсяпровожать меня домой и тут уж ввернул несколько вопросов, но отвечала я на нихтак отрешенно и даже двусмысленно, что сама с трудом понимала, что, собственно,имею в виду. Мы простились возле моего подъезда и пожелали друг другу спокойнойночи, я с тайным злорадством, а Родионов с заметной грустью.

Утром, поднявшись ни свет ни заря и выскочив из квартиры, яобнаружила в районе песочницы Андрюху в спортивном костюме. Костюм был изряднопоношенный и явно с чужого плеча.

Участковый шагнул мне навстречу и со счастливой улыбкойвозвестил:

— Вот, тоже решил заняться…

Если честно, мне очень хотелось ему ответить… но я вовремявспомнила, что должна являться для граждан примером здорового образа жизни и повсем статьям мне надлежит радоваться, что участковый проникся моим примером. Яулыбнулась и предложила:

— Догоняй.

Помнится, Коломейцев в школе терпеть не мог физкультуру, даи сейчас, как видно, не очень ее жаловал; я сделала два круга по стадиону,когда он наконец там появился и устроился на скамейке с намерением отдышаться.Когда я заканчивала третий круг, Андрюха был уже не один. Рядом с ним сиделПетрович, хмурился, вздыхал и курил.

— Это что ж такое? — спросила я, тыча пальцем всигарету.

— Ладно ругаться-то, — вздохнул бывший участковый,почесал затылок и наябедничал:

— Позавчера кум был, и вчера… наверное, и сегодняпридет. А где кум, там бутылка. Не доведет до добра такая жизнь. Надо в рядывливаться, обратно то есть. Не нравится мне заслуженный отдых. — Услышав онамерении Петровича «вливаться», Андрюха загрустил и жалобно посмотрел на меня.

— Выгнал бы ты кума, — предложила я, усаживаясьрядом.

— Сказала… Он родня. Обидится.

— Тогда не пей.

— Все равно обидится. Пока я был при исполнении, так онпьяный носа не показывал, а тут…

Разбаловался. Говорит, ты, Петрович, теперь пенсионер исовсем для нас безопасный…

— Ты себе язву придумай. Хвати рюмашку, падай под столи ори что есть мочи. Один раз напугаешь, и с водкой больше никто не пристанет.

Петрович задумался и вдруг разулыбался:

— А что… можно попробовать. У тебя-то как дела? —вновь посуровел он.

— Как сажа бела. Угораздило меня найти этого Зюзю. Вуголовном розыске думают, это я его укокошила.

— Да не может быть, — нахмурился Петрович,поднимая руку ко лбу с намерением сдвинуть фуражку на затылок, но фуражки неоказалось, он чертыхнулся и едва не заплакал с досады. — Что ты будешьделать… Дарья, какой у тебя резон утверждать такое?