Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он спрыгнул со стены на дорогу и встал, взволнованно озираясь по сторонам. Справа дорога белой лентой петляла по серому склону холма; слева – круто уходила вниз к реке. Кругом не было ни одной живой души, ни птицы, ни мухи. В такой час на такой дороге путникам делать нечего.
Эдит Несбит
Хёрст из Херсткота
* * *
Мы вместе учились в Итоне, а затем в Крайст-черч, и я всегда отлично с ним ладил. Но при этом он был из тех людей, которые не очень-то нравятся окружающим. Его всегда считали странным и замкнутым. Даже в Итоне копаться в книгах или ставить химические опыты ему нравилось гораздо больше, чем играть в крикет или заниматься греблей. Подобное поведение ни одному мальчику не добавило бы популярности. В Оксфорде однокашники не любили его не столько из-за его усердия и увлечения наукой, сколько за странную привычку смотреть на всех свысока, прищурившись, как ни один человек не вправе смотреть на других, и с таким скучающим видом, словно он принадлежал к другой, высшей расе, и его не волновала болтовня о спорте и выпускных экзаменах.
После безумного доклада о черной магии, представленного им на заседании Научного общества, никто уже не скрывал своего к нему презрения. Думается мне, ни к одному человеку на свете не относились так враждебно из-за подобной ерунды.
Когда мы покинули стены университета, дружба наша не прекратилась – его семью я знал давно, – и именно тогда я обнаружил интересную вещь: если у мужчин он вызывал неприязнь, то женщины, напротив, были к нему благосклонны, восхищенно слушали его, боясь пропустить хоть слово, и говорили о нем с нескрываемым восторгом. На протяжении нескольких лет я спокойно наблюдал за этой необъяснимой очарованностью, но в день, когда он познакомился с Кейт Денверс, моему спокойствию пришел конец. Она вела себя так же, как все остальные женщины, но именно ей, совершенно неожиданно, Хёрст ответил взаимностью. В то время он еще не стал Хёрстом, хозяином Хёрсткота, но он происходил из хорошей семьи, имел достаточно средств, и в конце концов они обручились. Все говорили, что Хёрст – не лучшая партия для первой красавицы графства, и семья ее, насколько я знал, надеялась, что она одумается. Ну а я… впрочем, этот рассказ не обо мне, а о нем. Скажу одно: я считал, что ему повезло.
Я уехал в город, чтобы завершить обучение и получить диплом врача. Хёрст же отправился за границу, не то в Париж, не то в Лейпциг, изучать гипноз и писать заметки для своей книги о черной магии. Книга вышла осенью и имела неожиданный и громкий успех. Хёрст стал знаменитостью со всеми последствиями, которые в наши дни влечет подобная метаморфоза. Все крупные издания хотели, чтобы он писал для них. Его будущее было обеспечено. Весной они поженились. Я не поехал на свадьбу, сославшись на то, что практика, которую купил для меня в Лондоне отец, требует моего постоянного внимания.
Спустя год после их свадьбы я получил от Хёрста письмо.
«Старик, можешь меня поздравить! Куча моих дядюшек и кузенов поумирали один за другим, и я стал хозяином Хёрсткота. Бог свидетель, я никогда на это не надеялся! Поместье – сплошные развалины, но жить мы должны именно здесь. Если сможешь, приезжай навестить нас в сентябре, к этому времени мы обустроимся. Теперь мне больше не о чем мечтать – у меня есть Хёрсткот, наше родовое гнездо, и все, что к нему прилагается, я взял в жены единственную предназначенную мне судьбою женщину, и… но и этого, без сомнения, вполне достаточно для любого мужчины.
ДЖОН ХЁРСТ из ХЁРСТКОТА
Конечно же я знал, что представляет из себя Хёрсткот. Кто этого не знает? Семьдесят лет назад его считали одним из самых изысканных кирпичных особняков Тюдоровской эпохи в Англии. Но однажды Хёрст, живший там семьдесят лет назад, заметил, что камины в доме чадят, и послал за архитектором в Гастингс. Приехавший мастер вынес вердикт:
– С каминами ничего сделать не могу, но из деревянных балок и черепицы вашего замка можно построить в углу парка милый маленький домик, гораздо более подходящий для жизни, чем эта старая кирпичная громадина.
Недолго думая, они распотрошили Хёрсткот и построили новый дом, покрыв его штукатуркой. Обо всем этом можно прочесть в путеводителе по Сассексу. Когда я видел замок в последний раз, от него оставались лишь стены. Каким образом Хёрст собирался сделать его пригодным для жизни? Даже если вместе с замком он унаследовал значительную сумму и мог себе позволить его восстановить, на это бы ушли не месяцы, а годы. Что же он задумал?
В сентябре я отправился в путь, чтобы увидеть все своими глазами.
Хёрст встретил меня на вокзале в Певенси.
– Давай пройдемся, – предложил он, – а твои пожитки отвезет экипаж. Рад снова видеть тебя, Бернард!
Я тоже был рад снова видеть его – видеть, как сильно он изменился, и изменился к лучшему. Он стал заметно крепче, больше не носил, как бывало прежде, неопрятную, плохо сидящую одежду. Его щегольской наряд состоял из серых чулок и бриджей, а сверху он надел охотничью куртку из бархата. Но сильнее всего изменилось его лицо. Исчезло то напряженное, изучающее, одновременно насмешливое и снисходительное выражение, которое снискало Хёрсту дурную славу в Оксфорде. Передо мной был человек, пребывающий в ладу с собой и миром.
– Как же ты хорошо выглядишь! – сказал я, пока мы шагали по ровной дороге, петляющей среди тихих болот.
– Ты хочешь сказать, насколько лучше я выгляжу! – рассмеялся он. – Я и сам знаю. Бернард, ты не поверишь, но я близок к тому, чтобы стать всеобщим любимцем!
Он не утратил своей способности читать чужие мысли.
– Не утруждай себя поиском вежливого ответа, – добавил он поспешно. – Мне лучше всех известно, насколько сильно меня не любили. И мне же лучше всех известно, почему, – почти неслышно пробормотал он, а потом бодро продолжил: – Но теперь все это осталось в прошлом. Соседи наносят нам визиты, и мы