вновь присмотрелся к тому месту, где из гребня стены выпало несколько камней – по-видимому, они упали по ту сторону, поскольку на дороге обломков не было. От взгляда случайного прохожего прореха была скрыта листвой могучего дерева, предусмотрительно протянувшего здесь свою раскидистую ветвь, однако вор не был случайным прохожим, и он высмотрел в стене то место, где ее безупречная оборона дала слабину.

Кроме того, случайному прохожему стена показалась бы решительно и безусловно неприступной. Мощные камни, намертво скрепленные цементом, выглядели не просто надежно, но вызывающе и даже зловеще. Однако вор знал свое дело – он видел, что можно поддеть тут, подковырнуть там, и вскоре цемент шурша посыпался на пыльную придорожную траву. Он отступил на пару шагов, сделал короткий разбег и ловко и быстро, словно кошка, взлетел по стене, уцепился руками за выступ, подтянулся и забрался наверх. Потерев саднящие ладони о колени – камни оказались острыми – он сел на стену верхом и огляделся.

Раздвинув ветви, вор посмотрел вниз; там виднелась груда отколовшихся от стены камней, уже успевших порасти травой. Он осторожно выглянул из-за зеленой листвы, и прямой луч заходящего солнца резко ударил ему в глаза, так что он даже отшатнулся. Он мягко спрыгнул на землю и скрылся в тени дерева, приглядываясь и прислушиваясь.

Перед ним расстилался парк с редко посаженными деревьями – обширный и неподвижный, отливающий золотом в закатных лучах. Он затаил дыхание и напряг слух. Ветра не было, и листва не издавала тех обманчивых шорохов, что порой заставляют замирать даже самые пылкие и решительные сердца – слышалось лишь сонное щебетание птиц, их редкие и осторожные вспархивания в укромной тени густых ветвей. Кроме него в парке не было ни души.

Вор стал медленно продвигаться вдоль стены, где деревья росли гуще всего, то и дело останавливаясь и озираясь по сторонам.

Внезапно он вышел к небольшой сторожке у массивных кованых ворот, по обеим сторонам которых на мраморных столбах восседали два грозных грифона – символы знатного семейства, которому принадлежали окрестные земли. Вор отступил в тень и замер, лишь сердце гулко стучало у него в груди. Неподвижный, как окружавшие его деревья, он прислушивался и присматривался. Он не уловил никакого звука или движения, однако постепенно стал различать некоторые подробности. Дверь в сторожку была приоткрыта, окна местами разбиты, в небольшой садик намело сухой травы и прочего сора, меж каменной ступенью и порогом проросла высокая трава. Он шагнул вперед и вошел в сторожку. Внутри его встретила убогость давно покинутого жилья – битые кувшины, гнутые кастрюли, солома, старое тряпье и унылая, затхлая тишина.

«Здесь никого не было с тех пор, как умер старый сторож. Все как мне рассказывали», – сказал себе вор и поспешил покинуть сторожку – здесь не на что было позариться, только запустение и память о смерти.

Он двинулся дальше, по-прежнему держась деревьев и мало-помалу приближаясь к большому дому в центре парка, окруженному собственным садом за невысокой оградой. Вдалеке на фоне закатного неба чернели башни, они возвышались над изумрудным морем древесных крон, а в просветах кое-где белел мрамор особняка, подсвеченный слабым серебристым сиянием с востока.

Вор двигался медленно и осторожно, чутко оглядываясь по сторонам, и напряженная тишина отдавалась в его ушах острее, чем самый громкий звук. Обойдя дом, он приблизился к садовой ограде с западной стороны. Багровый закат отразился в многочисленных окнах, на мгновение ослепив его, но тут же угас, и вор остался один на один с бледной громадой дома, словно уставившейся на него невидящими глазами. Все окна были закрыты: нижние скрывались за решетчатыми створками, а сквозь стекла верхних виднелись крашеные деревянные ставни.

Он еще издалека заслышал и распознал плеск фонтанов и вот теперь воочию увидел, как взлетают и опадают на фоне террасы белые переливающиеся столпы воды. Розовые кусты, давно не видавшие садовых ножниц, расползлись по всему саду; все еще напитанные солнечным теплом, они источали густой и сладкий аромат, который лишь усиливал гнетущую горечь запустения. В сгущающихся сумерках проступали странные фигуры – слишком белые, впрочем, чтобы их опасаться. Вор прокрался в угол сада, где замерла поникшая мраморная Психея, и укрылся за ее пьедесталом. Он достал из карманов нехитрые припасы и, пока ел, поминутно прислушивался и вглядывался во мрак.

Когда взошла луна, фасад дома и мраморные фигуры статуй налились бледным огнем, а сверкающая вода фонтанов вплела лунные лучи в неизменную череду своих взлетов и падений.

В кустах роз послышался шорох. Вор застыл, затаив дыхание – сердце гулко стучало у него в груди. В густеющем мраке мелькнуло что-то белое, но точно не статуя, поскольку оно двигалось, приближалось. Затем тишину ночи вспорол крик, и белый силуэт вплыл в полосу лунного света. Вор снова принялся жевать, а тем временем к первому силуэту присоединился второй.

– Вот чертовы твари, – пробормотал он себе под нос и снова отпил из фляги – и когда белые павлины растворились под сенью деревьев, ночная мгла стала еще гуще и чернее.

В лунном свете вор двинулся вдоль дома, с трудом продираясь сквозь разросшиеся кусты. Осмелев, он стал внимательно присматриваться к дверям и окнам, но все они были наглухо заперты, словно двери склепа. И чем ярче разгорался лунный свет, тем более глубокой становилась тишина.

Наконец он заметил одно небольшое окошко, довольно высоко, но как будто без ставен. Приглядевшись, он оценил высоту и расстояние от окна до ближайшего большого каштана. Затем, запрокинув голову, пошел вдоль каштановой аллеи, не отводя глаз от хитросплетений ветвей.

У пятого дерева он остановился, подпрыгнул, но не достал до нижней ветки, подпрыгнул снова, уцепился и подтянулся наверх. Он вскарабкался по стволу, провожаемый шелестом потревоженной листвы, перемахнул на соседний каштан, затем на следующий – его движения были уверенны, быстры и безукоризненно отточены. Наконец, он оказался на той самой ветви, что почти касалась своими листьями маленького окошка.

Он повис на руках и стал раскачиваться. Ветка прогнулась и затрещала, но в самый последний момент он ощутил под ногами карниз, разжал пальцы, подался вперед и прижался всем телом к окну, вцепившись обеими руками в каменный наличник. Разбив стекло ударом колена, он подождал, пока стихнет звон падающих осколков, затем отворил окно и пролез внутрь. Вор очутился в коридоре – в темноте белел длинный ряд окон, а на узорном паркете лежали полосы лунного света.

Он достал свой воровской фонарь, напоминающий высокую пивную кружку, зажег его и крадучись двинулся по коридору, то и дело прислушиваясь, пока от