Хатчингс-сахиб, тогда еще капитан, был молод, красив и, похоже, очень нравился нашим женщинам. Однажды он со своим эскадроном кавалеристов – состоявшим в основном из мусульман и махаров[21], готовых без промедления погибнуть за своего английского предводителя, – скакал по берегу Мула-Мутхи, пониже того места, где сейчас большая дамба и мост. Так случилось, что один из рода Шинде из Кизарнагара незадолго до того умер, а его вдова, как и положено в нашей семье, должна была стать сати[22] и сгореть вместе со своим господином. Она была, однако, совсем юна, не старше пятнадцати лет от роду. Увидев погребальный костер, на который ей предстояло взойти, она совсем потеряла голову и стала кричать и брыкаться как безумная. Мать и замужняя сестра пытались ее успокоить и предлагали ей опиум, чтобы не чувствовать боли от огня. Но, сахиб, вдова и слушать ничего не желала. Один из братьев хотел оглушить ее бревном из костра, но мать была против: женщины ее рода – Гатли из Колхапура – никогда не отступали перед пламенем. Ее дочь должна восседать на костре с головой мужа на коленях и свечой в каждой руке – иное считалось бы позором. И в это самое время подъехал Хатчингс-сахиб. Завидев иностранца, вдова стала звать его на помощь. Хатчингс-сахиб был тогда отважным молодым солдатом. Он не понимал, что его поступок может оскорбить нашу священную религию. Он видел только хорошенькую молодую женщину, которая умоляет спасти ее от мучительной смерти.

Он повернулся к своим кавалеристам и спросил: «Друзья, вы поможете освободить ее?» И, конечно же, все эти млеччхи[23] и неприкасаемые были только рады. На полном скаку он врезался в толпу. Наши люди были безоружны и не ожидали нападения, поэтому почти не сопротивлялись. Братья усопшего, правда, пытались сражаться, но их тут же усмирили, а одного убили. Двое махаров подхватили вдову и посадили ее на коня перед Хатчингс-сахибом. Он развернулся и поскакал со своим эскадроном обратно в Кирки. Там он нашел португальского падре-сахиба, жившего вместе с португальскими солдатами армии пешвы, и тот обвенчал их со вдовой. Когда же министр пешвы направил жалобу резиденту Эльфинстон-сахибу[24] и потребовал вернуть женщину, чтобы завершить обряд сати, Эльфинстон-сахиб ответил, что, выйдя замуж, она стала англичанкой, подданной английского короля, и выдавать ее он не будет.

Этот ответ правительство пешвы передало нашим людям, добавив, что, поскольку вдова снова вышла замуж, они ничего не смогут для нас сделать. Мы были в ярости. Церемония сати сорвана. Наш почивший родственник лишился всех подобающих ему почестей. Вдова похищена, наши родичи убиты, а нам не дают восстановить справедливость. И тогда мы сошлись на том, что, если уж пешва не хочет нам помочь, мы должны помочь себе сами. Мы поклялись убить Хатчингс-сахиба, и вдову тоже.

– Вы говорите «мы», рисальдар-сахиб, но вы ведь тогда еще не родились.

– Всё так, сахиб. Я родился много лет спустя. Сейчас мне только семьдесят. Мы – это род Шинде из Кизарнагара.

– Понимаю. Прошу вас, продолжайте, рисальдар-сахиб.

– Как угодно сахибу. Мы поклялись, как я уже сказал, убить Хатчингс-сахиба. Однако это было непросто. Хатчингс-сахиб и вдова жили в доме внутри военного лагеря. И поскольку поползли слухи, что мы за ним охотимся, территория очень хорошо охранялась, и никто не мог попасть внутрь. Однажды, правда, двое наших людей сумели проникнуть в лагерь, но, не успев ничего сделать, были пойманы, избиты до полусмерти и выброшены за ворота. Это только сильнее распалило нашу ненависть, но сделать мы ничего не могли, поскольку вскоре пешва выступил против англичан[25] и потерпел поражение у Кирки и Ашты. В конце концов он сдался, и англичане, как знает сахиб, захватили страну. Пунский кавалерийский полк был расквартирован в Сируре. Хатчингс-сахиб храбро сражался в той войне, был назначен командовать полком и стал полковником-сахибом. Он, конечно, жил в расположении полка, а вдова жила с ним. И всё это время ненависть, не находя выхода, пожирала наши сердца. Он прослужил полковником лет шесть и уже собирался вернуться в Англию, когда наконец наш час пробил. Мы долго подстерегали его около Сирура, однако он был очень осторожен. Но однажды, когда он выехал в паланкине из Сирура пострелять винторогих антилоп или чинкар[26], четверо наших выскочили из укрытия в высохшем русле реки.

Мы ударили носильщиков саблями по ногам, так что они уронили паланкин, – и тогда мы набросились на полковника и убили его. Его ружье было не заряжено, но он бился до конца и успел ранить саблей двоих наших. Это нас и погубило. Носильщики побежали обратно и рассказали всё вдове. Она сообщила полиции, что убийцы, скорее всего, Шинде из нашей деревни. Полицейские пришли, обнаружили двух раненых и увели их. Носильщики их опознали, и арестованных повесили. Теперь мы были готовы убить вдову любой ценой. Но через день-два после казни она покончила с собой, приняв опиум, и была похоронена рядом с полковником-сахибом. Офицеры воздвигли им большой памятник – тот, что вы видели, – но на нем высечено только имя полковника, ведь жениться на женщине другой расы считается постыдным. С тех пор полковник то и дело появляется на своей могиле. Иногда – впрочем, довольно редко – рядом с ним сидит и вдова. И солдаты, проходя мимо, всегда отдают ему честь. Ведь каждый хотя бы раз видел его призрак.

– Так вот как было дело, рисальдар-сахиб, спасибо, что рассказали.

– Не стоит благодарности, сахиб. Это мне нужно благодарить вас за ваше любезное внимание. К тому же это еще не вся история, но сахиб, без сомнения, уже утомился, так что лучше я приду в другой день.

– Что вы, рисальдар-сахиб, – возразил я, испугавшись, что так и не узнаю продолжение истории. – Пожалуйста, рассказывайте. Вы вовсе не утомили меня. Напротив, я словно вернулся во времена своей молодости.

– Вы очень добры, Ваша честь. Ну, тогда я продолжу. Много-много лет спустя мы узнали, что сын сестры Хатчингс-сахиба, молодой человек по имени Фёрли-сахиб, направлен на службу в Пунский кавалерийский полк. Мне тогда едва минуло двадцать лет, и было решено, что я должен поступить в тот же полк и, как только представится такая возможность, убить Фёрли-сахиба. Должен признаться, что я не горел желанием исполнить этот долг. Эта вражда казалась делом далекого прошлого, и к тому же я понимал, что, если мне удастся исполнить задуманное, меня, скорее всего, повесят. Если же не удастся, то получится, что вся моя служба и