никак не дает покоя: когда я обнаружил в гробнице их бездыханные тела, со дня похорон прошло уже пять недель. Но тело, которое лежало в объятиях Джона Хёрста среди прогнивших гробов Хёрстов из Хёрсткота, было так же совершенно и прекрасно, как в тот день, когда он впервые обнял свою невесту.

Об авторе

Эдит Несбит родилась 15 августа 1858 года в Кеннингтоне. Ее литературный талант проявился достаточно рано, и уже в пятнадцать лет ее стихи напечатали сразу два известных журнала.

В восемнадцать она познакомилась со своим будущим мужем – Хьюбертом Блэндом, известным своими свободными нравами. Через три года, будучи на седьмом месяце беременности, она вышла за него замуж. Отношения их строились весьма нетривиально: после свадьбы Блэнд половину недели жил с женой, а половину – с матерью и ее компаньонкой Мэгги Доран, с которой у них к тому же был общий ребенок, о чем Несбит узнала лишь спустя несколько месяцев после свадьбы. На шестом году брака в их доме поселилась близкая подруга Несбит Элис Хоутсон, которая почти сразу же стала любовницей Блэнда и родила ему двоих детей. Несбит была вынуждена принять детей Элис – Блэнд угрожал ей разводом – и, чтобы избежать общественного порицания, воспитывала их, как своих.

Финансовые беды преследовали Несбит с детства: ее отец умер, когда ей было три года, и с тех пор семья постоянно нуждалась. Когда Эдит было семь, заболела туберкулезом ее старшая сестра, и они вместе с матерью отправились в Европу в поисках лучшего климата. Благодаря частым переездам и разнообразию школ – Несбит училась в различных пансионах Англии и Франции – она уже в детстве накопила достаточно впечатлений для будущих книг.

Замужество не поправило, а усугубило ее материальное положение: Блэнд оставил службу в банке и вложился в фабрику по производству кистей, но вскоре заболел оспой и разорился, обманутый предприимчивым партнером. После болезни мужа обязанность содержать семью полностью легла на плечи Несбит – она продавала в журналы стихи и прозу и даже рисовала рождественские открытки. Из-за интенсивной работы ее мастерство стремительно росло, и скоро почитателями ее таланта стали такие писатели, как Герберт Уэллс, Оскар Уайлд и Гилберт Честертон.

Блэнд и Несбит были сторонниками социалистических идей Уильяма Морриса, и в 1884 году вступили в Фабианское общество, которое ставило своей целью постепенный перехода к социализму. Супруги активно участвовали в деятельности общества: Несбит писала тексты и читала лекции, а Блэнд стал одним из редакторов «Фабианского вестника».

Настоящее признание пришло к Несбит после 1899 года, когда вышла в свет ее первая книга для детей «Искатели Сокровищ» (The Story of the Treasure-Seekers). За ней последовала целая серия детских книг, которые буквально перевернули мир детской литературы – можно сказать, что именно Несбит дала начало столь популярному в наши дни жанру детского фэнтези, в котором впоследствии работали Памела Трэверс, Клайв Стейплз Льюис, Джоан Роулинг и другие известные писатели.

В 1900 году в жизни Несбит началась череда несчастий: умер ее старший сын, а четыре года спустя – муж. В военные годы Несбит, несмотря на повышенную пенсию, испытывала финансовые затруднения, из-за чего была вынуждена сдавать комнаты, держать птиц и выращивать овощи на продажу. Именно в это непростое время она написала серию мистических рассказов для взрослых, в их числе и «Обитель тишины».

В 1917 году Несбит вышла замуж за корабельного инженера Томаса Такера и в 1922-м переехала с ним в Кент. Ее дети были против этого брака, потому что Такер «говорил на кокни и не носил воротничков». Сама же Несбит писала, что чувствует себя с Такером так, будто ее «закутали в теплую шубу».

Эдит Несбит умерла 4 мая 1924 года, тело ее похоронено на кладбище при церкви Святой Марии в Марше. Томас Такер своими руками вырезал для нее деревянное надгробие.

Рода Броутон

Правда, только правда и ничего, кроме правды

* * *

Г-жа де Винт к г-же Монтрезор

Экклстон-сквер, 18

5 мая

Моя милая Сесилия!

Орест и Пилад[40], Юлия и Клара[41] – разве их преданность друг другу сравнится с нашей? Можно ли вообразить себе, как Пилад, несмотря на адскую жару, какую под силу терпеть лишь âme damnée[42], скачет ventre à terre[43] на другой конец Лондона, чтобы устроить Оресту подобающий дом к открытию сезона[44]?

Разве Клара стала бы вести любезные беседы с полусотней, да что там, с сотней комиссионеров, и все ради того, чтобы заполучить для Юлии гостиную на три окна с прелестными портьерами?

Как видишь, я намерена испросить с тебя всю причитающуюся мне по праву признательность.

Мой друг, до вчерашнего дня я и представить себе не могла, как же тесно набились мы в этот огромный чадящий улей, будто сельди в бочонок. Не волнуйся, мы немного потеснились и смогли найти место еще для пары рыбок – тебя и твоего второго «я», то есть твоего мужа. Но позволь рассказать тебе все с самого начала.

Вчера в половину шестого вечера, когда я уже была уверена, что осмотрела решительно каждый неподходящий дом в пределах западного Лондона, так и не обнаружив ничего промежуточного между тем, что может позволить себе лишь герцог и тем, на что согласится разве какой-нибудь трубочист; когда я перещупала бесконечное число матрасов и проверила такое же количество кухонных плит и голова моя уже совершенно шла кругом, я прибыла в дом номер тридцать два по улице N в Мейфэре[45].

– Фиаско за номером двести пятьдесят три, никаких сомнений, – сказала я себе, из последних сил взбираясь по лестнице. Душа моя вожделела вечернего чая, и в настроении я пребывала в самом что ни на есть прескверном. Напрасно, однако, я позволила себе предаваться недобрым предчувствиям.

Судьбе, я заметила, часто бывает угодно нам перечить и начисто опровергать наши наивные предположения. Переступив порог, я решила, что чудом перенеслась в райские кущи.

Чистенькая, как яблочко, убранная, как игрушечка, изящная, как бонбоньерка – ах, будь я более красноречива, я бы привела еще сотню подобных сравнений! Две гостиные, очаровательные, как молоденькая девушка, которая делает вид, что не замечает восторга непрошеных обожателей! Белые шторы, отделанные прелестными фестонами, а под ними розовые – моя дорогая, как же чудесно, просто до неприличия этот цвет идет к лицу – я убедилась в этом, разумеется, только ради твоей пользы, сверившись с зеркалами, коих там без малого полтора десятка. Персидские ковры, мягкие кресла и