стороны: от «никогда» до «это единственный вариант». Он спросил Павла, словно просто продолжая разговор:

– А откуда ты сам знаешь и так уверен?

– Эх, buddy, сейчас во мне уж поди бочка пива, я хмельной и добрый… Лет пятнадцать назад, как я попал на Балтийский флот, история приключилась. Пропало, понимаешь, табельное оружие в бригаде. Я тут не виноват! Это не я! Да только все указывало прямо на меня. Я договорился там с одним старшим офицером, пару раз с ним выпивали раньше, он согласился как-то проблему замять, но запросил деньги – не скажу, сколько, извини. Деньги срочно нужны были. Короче говоря, Анатолий Семёнович выручил меня. А я его, – грустно закончил Павел и сморщился.

Потом добавил:

– Ай, плевать! Это еще семечки из того, что жизнь со мной вытворяла. Адрес будешь брать?

Родион решил так: адрес возьмет, а поступать так или нет, решит позже. Если сейчас адрес не узнает, Павел уедет, и вопрос с Анатолием Семёновичем отпадет сам собой.

– Буду! – твердо ответил Родион, но благодарить не стал, подумав: за что тут благодарить? Вопрос такой скользкий.

Павел на салфетке написал адрес и сказал, что там находится контора фирмы Анатолия Семёновича, там есть его личный референт, нужно найти его и попросить о встрече с самим.

Тут Павел резко охмелел. Видя это, Родион решил расстаться с ним. Они поднялись, пожали друг другу руки на прощанье, пожелали удачи. Расстались сухо, Павел сказал, что ему не привыкать к такому положению, и он прекрасно справится. Родион же не был уверен, что эта встреча и предложение принесут ему пользу.

XI

Почти до самого утра Родион не мог уснуть. Он беспрестанно ворочался с боку на бок, нашел где-то дома две таблетки валерьянки, выпил их, но и это не помогало. Сердце стучало сильно и быстро. Раньше у него бывало такое от выпитого алкоголя, но быстро проходило. Теперь же он видел причину бессонницы не столько в выпитом, а именно во вновь появившемся ворохе размышлений о ситуации, приправленных неожиданным и провокационным предложением Павла. Вся эта смесь мыслей, как опасная и агрессивная отрава, действовала не только на мысли, но и на все тело.

Все переживания, которые возникали в жизни Родиона прежде, не наносили столь глубокого следа. Конечно, случались переживания по семейным поводам: о болезни сестры, о разладах между родителями, об учебе и уходе из училища – ничто не прошло даром. Однако теперешняя ситуация выглядела самой сложной и запутанной, легкого выхода не предвиделось. К тому же время шло, он обещал Арине решить вопрос за две недели, а несколько дней уж позади.

Теперь же еще и дилемма, заданная им самому себе о том, как реагировать на предложенный Павлом выход. Это уже было не просто расстройство, не просто печаль, а тревожность. Да, тревога за правильность выбора, потому что ответственность лежала на нем. И ответственность эта была не только за него самого, но и за другого человека, и не просто за другого, а за Арину. Такую милую, приятную, самую лучшую. Она надеется на него, а он что, струхнул? Наобещал три короба и был таков? Нужно что-то решать и медлить нельзя, и ошибиться нельзя. Он чуть не стонал от напряжения.

Что ж? Ехать? Казалось бы, поехал, нашел, встретился, получил деньги. Но за каждым словом скрывалась неизвестность. Поехал. А как поехал? Как брат и сестра будут без него? Ладно, пусть приехал, пусть нашел референта. А вдруг какие-то неприятности? Вдруг все это не больше чем пьяные сказки безответственного человека? Ведь они, по сути, даже не знакомы. Он, этот Павел (да и Павел ли его зовут?), обманывает людей своим якобы иностранным происхождением, почему же он не мог обмануть и с такой историей? Даже если и правда, что есть какой-то референт, кто даст гарантии, что существует некий Анатолий Семёнович, одаривающий деньгами?

Однако эти вопросы казались мишурой по сравнению с главным, именуемым Родионом в рассуждениях словом «встретился». Вот это-то самое больше всего и тревожило его, и не нравилось. Опять же, легко сказать, «встретился». Что под этим подразумевается, Родион, конечно же, догадывался, однако осознать, принять это внутренне никак не мог.

Он обычный парень из провинциального городка, из простой небогатой семьи. Обычный не только в социальном плане, но и по природе. Всегда, с раннего детства, его привлекали девочки, в них было что-то отличное и даже странное, то, чего не было у друзей-мальчишек. Парни – друзья, иногда противники, но никогда в мыслях он не видел ребят, да и вообще мужчин, в каком-то другом для себя качестве. Да ведь это даже, пожалуй, и грешно! А его, получается, толкают на грех. Нет, к этому он не готов, не готов категорически! Так что нечего и думать об этом, никаких поездок, никаких грехов!

С такой мыслью он в очередной раз поворачивался на кровати в надежде уснуть. Однако вместо сна приходили другие мысли, прямо противоположные тем, от которых, он, казалось бы, только что отвернулся, приняв решение.

Какие же другие способы спасения Арины есть? Никаких. Все, о чем он размышлял прежде, не годилось. Он опять и опять перебирал возможные варианты, пробовал найти новые – все безрезультатно. Что же остается? Ни-че-го.

А если рискнуть? Если попробовать поехать в Питер, попробовать найти этого человека? У него единственный шанс. Кто узнает о его поступке? Никто. Нет, он не скажет никому. Никому, даже Арине. Завесит, как шторами, повод поездки какими-нибудь придуманными аргументами, и вперед. Да и вообще, зачем оправдывать поездку: он взрослый человек, может ехать куда захочет. Наскрести денег на поездку он сможет. Главное же – как пройти через встречу? Как? «Смиренно», – ответил он сам себе: смириться с неизбежностью. Условно говоря, закрыть глаза, уши, одурманиться вином, отделиться от реальности, воспринять все происходящее, как сон, который потом забудется. Все забывается, и это забудется. Новые впечатления, счастье, обретенное после падения, излечат его и ее. Неужели же все-таки придется проглотить эту пилюлю, чтобы излечить Арину от той напасти, спасти от дальнейшего, уже окончательного падения?

Так и сделаю, решил он и снова повернулся на другой бок. «Но это же грех», – тут же сказал мозг. А он не так воспитан. Как ему потом искупать этот грех? А что, если своим грехом он искупит ее грех, освободит ее от пут изверга? Тогда что же получается, это не грех, а падение во имя другого? Получается, что он на самом деле принесет себя,