Ваня повернулся к сестре, увлеченно набиравшей что-то на смартфоне:

— Пойдем домой, уже семь.

И они ушли.

Я включила компьютер в папиной спальне. Еще раз пролистала фотографии. Закрыла галерею, несколько минут посмотрела на свое отражение в заставке. Походила по комнатам. Поняла, что очень хочу есть, а папа придет к десяти и голодный. Собралась, взяла самокат и поехала в блинную по соседству.

Внутри — жар и запах подгоревшего теста.

— С ветчиной и сыром, чай здесь. Еще один — с собой, — попросила я у кассира в оранжевой шапочке.

Шум и гам блинной, звоночки, выкрики поваров всегда помогали мне выключить голову. Пустая от мыслей голова — то, что надо, чтобы рисовать. Я достала альбом, и началось: кронозавры за столиками поедают блины, а блины похожи на камбалят с глазами навыкате.

Растушевав фон рисунка, я потерла руки крошечной влажной салфеткой, но только размазала грязь. Оделась, взяла самокат и вышла из блинной.

На улице снова хмурилось. Тьма готовилась хлынуть дождем. Было неприветливо, страшно, неуютно. Я гнала самокат к набережной. И, проезжая мимо бывшего маминого НИИ, поняла, что бессознательно всю неделю кружила у этого мрачноватого дома. Тополя из внутреннего дворика тянули хищные ветки вверх, касались неба. Крючковатые лапы покачивались, вот-вот они нагнутся и схватят меня.

На переходе напротив особняка я слишком сильно разогналась и, когда дверь супермаркета вдруг открылась, не успела затормозить и на всей скорости врезалась в выходящего оттуда мальчишку. Он ударился о стеклянную дверь и упал на асфальт, я с самокатом рухнула набок рядом с ним. Сто одежек защитили меня от удара. Мальчишку, видимо, тоже.

— Ты не сильно ушибся?

Он только молча глядел на меня.

— Я не сильно тебя ударила? Извини, не успела затормозить, ты так быстро шел.

Мальчишка фыркнул и стал отряхиваться.

— Я живу тут, за углом. Можем зайти ко мне и тебя почистить… — Мне было очень неловко.

Он наконец заговорил:

— Ничего страшного, со мной всё в порядке.

Откинул капюшон, и я увидела, что никакой это не мальчишка, а Мира.

— Не узнала меня?

— Из-за капюшона.

Мы вернулись в блинную. Толпа, вечно сбивавшаяся у кассы в конце рабочего дня, поредела. Повара двигались медленнее, движения кассира были не такими дергаными.

Я рассматривала Миру. Обычный питерский подросток: худая и бледная, серая куртка с капюшоном, кроссовки и рюкзак. С одним отличием. Темные, почти черные глаза изучали меня очень внимательно и как-то цепко, от ее взгляда становилось не по себе. Они шарили по мне, по блинной и, казалось, запоминали каждую мелочь.

— Ты здесь одна? — спросила я. Насколько помню, тогда они жили в Купчине, а может, в Рыбацком — в любом случае, не в центре.

— Одна, — она смотрела в окно на здание НИИ.

— Гуляешь? — глупо продолжала я.

— Вроде так, — сухо ответила она, и я почувствовала себя еще глупее.

Тоже повернулась и поглядела на особняк. Он стоял таинственным замком, сквозь окна которого проросли деревья. Поверх высокой ограды — колючая проволока. Сейчас нарядный особняк в стиле барокко казался мне зловещим, словно отсюда, пробиваясь сквозь стены, росла наша с Мирой общая беда.

Дядя Леша. Они с мамой дружили с университета, учились на параллельных потоках и играли в одной команде «Что? Где? Когда?» — тогда я знала только эту сторону истории. В НИИ они оба работали в команде Вадима Петровича. За столько лет я даже не спросила, куда он исчез. Почему я о нем забыла? Почему родители ничего мне не сказали об его исчезновении? Где сейчас мама и ее старый друг?

Я припомнила, что начала видеть свое чернолапое чудовище за несколько месяцев до маминого исчезновения. Что это было? Я почувствовала опасность, которая угрожала ей и дяде Леше? Или это были мамины страхи, настолько сильные, что я ощутила их вибрации?

Я вспомнила, что Мира — она была на год младше меня — пару раз звонила мне после того, как мама исчезла. Я пропустила ее звонки, а потом не перезвонила. Мне стало стыдно.

— Я недавно узнала, что дядя Леша тоже пропал. — Я рассматривала пятнышки на столе.

— Никто ничего не сказал за столько лет?

— Нет.

— Я звонила тебе.

— Знаю.

— Ты ни разу не ответила.

Поверхность стола в одном месте бугрилась, словно от ожога.

— Откуда узнала, что папа тоже пропал без вести?

— Мы были у Вадима Петровича в воскресенье. Их коллеги рассказали.

Удивленный взгляд.

— Вы ходите к ним на вечеринки? Я ни разу вас не видела.

— Нет, я случайно встретила Вадима Петровича, и он пригласил меня и папу.

— Случайно… — повторила Мира.

— Ты знаешь, почему исчез дядя Леша? Что-то известно? Это связано с мамой?

— Вообще-то да. — Она снова странно смотрит на меня, словно удивлена, что я задаю все эти вопросы. Словно знает что-то, что знают все, кроме меня. — Ну я, конечно, тоже не знаю всего. Сначала мне вообще говорили, что папа уехал в командировку, и другую фигню. Вешали лапшу где-то полгода, пока я случайно не оказалась в ненужном месте в ненужное время. Ты знаешь, что их дела расследует один и тот же следователь?

— Клочков?

— Но что-то ты все-таки знаешь.

— Она присылает мне сообщения.

Мира сверлит меня глазами.

— Покажи.

— Не могу. Везде приписка «удали это сообщение». И я удаляю.

— Никому еще не показывала?

— Сегодня рассказала друзьям. Только они знают.

— Не нужно рассказывать никому. Сообщения с ее старого номера?

— Нет, эсэмэс, отправленные через интернет-сервис.

— Тогда это может быть кто угодно. Может быть, они пытаются выяснить, знаешь ли ты что-то.

— Кто — они?

Мира молчала.

— Ты не замечала последнее время ничего странного?

— Странно в последнее время примерно все.

— Например, что за тобой следят?

— Сегодня в школу приходил и рылся в моем рюкзаке какой-то высокий человек. Я подумала, что это мог быть дядя Леша.

Мира фыркнула.

— Опять этот высокий человек. Рылся в рюкзаке? Ты проверяла, ничего нового в нем не нашла?

— Нет.

— Дай сюда.

Она взяла рюкзак и тщательно его осмотрела.