передачи власти даже спустя четыре тысячи лет оставался неизменным.

Обряд, что обнажал перед будущим графом всю чернь и скверну его собственной души, традиция, что показывала, что бывает, когда вампир не контролирует свои низменные желания, жестокая правда, что должна быть известна каждому, кто осмелиться встать во главе клана, стыд и горечь, которые познает тот, кому старейшины вверяют жизни и судьбу остальных соклановцев.

Вампиры пили кровь, каждый же граф — проливал.

Чтобы прийти к власти нужно запачкать руки в крови и никто не понимал это так же хорошо, как Вальдернеские.

Во обряда преемник должен был перейти в боевую форму, для этого он выпивал зелье “Слезы луны”, ныне запрещенное на континенте. После остальные участники ритуала — старейшины, бросали к ногам преемника цветок, словно в насмешку прозванный Чистое сердце. Безобидное растение из-за которого вампиры в боевой форме теряли над собой контроль, оставались лишь голые инстинкты.

Когда преемник убивал жертву, ритуал считался завершенным, стеклянный потолок разъежался и зал проветривался, а уже граф оставался наедине с собой и бездыханной жертвой в помещении до рассвета.

Все в клане знали о этой традиции, каждый был морально готов пройти через подобное, но впервые за несколько поколений ритуал исполнил свое предназначение в полной мере. Такого неверящего, отчаянного взгляда Доллир не видел ни одного из четырех посвященных им в графы.

Да, таким и должен быть тот, кто заботится о клане. Познавшим свою суть, узревшим правду.

— Вы можете покинуть зал совета, граф Кифен Вальдернеский. — проговорил Доллир, шире распахивая двери. Переселенец поднял безжизненный взгляд на главу старейшин. Казалось что не полукровка оборотня и вампира скончалась тут этой ночью, а он, граф Кифен.

В нем что-то умерло. Сломалось.

Степан склонил голову набок и бесцветно улыбнулся. Вот, что значит быть вампиром. Доллир вздрогнул — пустые, стеклянные глаза графа и такая же пустая, будто примерзшая ко рту улыбка, смотрелись жутко.

Попаданец встал и глава старейшин непроизвольно отшатнулся, хотя их разделяло не меньше сорока метров. Ноги тяжелые, но Степан монотонно двигался вперед, через весь зал. Остановился лишь у тела полукровки и опустился на колени.

Он не хотел. Не хотел убивать.

Граф снял плащ, завернул в него тело полукровки и встал, крепко держа холодное тельце несчастного ребенка.

Доллир молчал, не спрашивая, зачем Степану сдался труп, хотя вопрос так и вертелся на языке. У самого выхода граф замер, не дойдя до дверей буквально пару шагов, поднял красные кровавые глаза на главу старейшин и бесцветно обронил:

— Похороните его в хорошем месте, там, где много солнца. — и передал тело полукровки в руки обомлевшего Доллира. Глава старейшин смотрел вслед удаляющейся фигуре графа, еще никто на его памяти, как бы сильно не терзался после ритуала, не поступал так.

Доллир впервые увидел и осознал всю мудрость и значение, весь смысл ритуала преемствования. Этот глава рода станет светом для всего клана Вальдернеских, но ничто так не обжигает вампира, как свет.

* * *

— Скажи только одно Веце. Ты знал? — надрывно прошептал Степан, не в силах скрыть дрожь в теле.

Веце вздрогнул, господин пугал: злой, потерянный, преданный, он смотрел на кормушку и ждал ответа, отчаянно надеялся услышать такое нужное в этот миг “нет”. Хозяин еще ни разу не глядел так: и перепачканная красным одежда, и кровь, текущая из глаз. Пугающе. Жутко.

Полукровка стыдливо опустил глаза и немеющими губами ответил:

— Все знают. — вампир резко отвернулся, стягивая темно-бордовый шейный платок, казавшийся сейчас удавкой. Чего еще можно было ожидать от кормушки? Веце такой же как они. Такой же, как все.

Полукровка робко поднял взгляд на господина, он и представить не мог, что хозяина так расстроит ритуал. В голове отчего-то всплывала картина из королевской галереи “Покаяние грешника”, там тоже плакали кровавыми слезами.

Степан едва ли пересли себя, чтобы вновь заговорить со слугой и отдать распоряжение подготовить портал для возвращения домой, в замок Касара. Правильно старейшины отдали ему те руины, такому монстру как он там самое место — среди других монстров.

Как мерзко было от самого себя. Он никогда не думал о самоубийстве, но сейчас…

Ничто и никогда не было ему так ненавистно, как он сам.

Быть вампиром. Разве может быть наказание хуже?

Убивать, чтобы жить. Такой ли жизни он хотел? Об этом ли мечтал? Ради этого отдал столько сил? Ради этого так старался?

Веце вернулся быстро, принес небольшой стеклянный шарик и разбил его о пол. В воздухе развернулся портал.

— Господин, мы можем отправляться. — выдавил Веце, проглатывая страх. Вампир молча встал и прошел сквозь портальное окно, если бы у Степана осталась еще хоть кроха моральных сил, он бы приказал остаться Веце в поместье, но сейчас спорить с полукровкой он был не в состоянии.

Попаданец сморгнул неприятную влагу с глаз, мир все еще виделся в красных тонах, это добивало окончательно. Кровь из глаз, буквально. Да уж.

До лабораторий они спустились в полной тишине, Веце боялся заговорить и тихо присел в дальнем углу жилой комнаты, Степан заперся в лаборатории.

На улице вечерело, но в подвальных помещениях не было окон, чтобы посмотреть на закат.

— Господин! Откройте! — Веце безуспешно стоял под дверью второй час, из лаборатории то и дело доносился звук разбивающегося стекла или ломающихся досок. Господин был не в себе.

Полукровка боялся, что хозяин навредит себе. То, в каком состоянии был граф не могло не волновать. Через пол часа все стихло, вампир окончательно выдохся.

Степан лежал на полу, слепым взглядом смотря в темноту. Он ничего не видел, вокруг валялись битые колбы и поломанная мебель, и он в центре всего этого хаоса — такой же сломленный и разбитый.

— Господин! — надрывал голос за дверью Веце. Граф тихо рассмеялся, надрывно кашляя. — Вы не должны оставаться одни! Тело вампира сильно страдает после приема ритуального зелья! — вампир болезненно скривился и проговорил:

— Веце, а ты знаешь, тот ребенок, он умер. А я всего лишь лишился зрения, разве это не достойная плата за чужую жизнь? — полукровка за