В любви Гала пренебрегала возрастом и условностями, поддерживая свою славу роковой соблазнительницы. Она боролась за свою красоту и отдаляла наступление старости до последнего: каждое утро принимала холодную ванну, пила новейшие американские витамины, втирала в кожу лица и тела питательные кремы, а когда кремы перестали действовать, делала подтяжки и пластические операции. Гала часто ложилась в знаменитую швейцарскую клинику «Прери» в Кларенсе, где ей вводили молодые клетки, что поддерживало ее сексуальные стремления. А ведь когда-то она умела нравиться, не прибегая ни к каким ухищрениям… И все же возраст давал о себе знать. На смену коротким юбкам пришли брюки, о шортах и купальниках надо было забыть. Изменился и ее взгляд — все чаще Гала скрывала некогда сверкавшие глаза под черными очками. Впрочем, со спины Гала еще казалась соблазнительной — она подчеркивала свою тонкую талию поясами и носила короткие куртки. Но она не хотела осознать, что молодых любовников интересовали прежде всего ее деньги и мировая слава. Они хотели получить высокое покровительство Гала, и она, с юности призванная пестовать таланты, его щедро раздавала. Своим «ангелам» она советовала, как поступить, наставляла, заботилась, поддерживала деньгами, которые тратила, не скупясь, с легкостью подписывая чеки на огромные суммы.

Так, своему любовнику, который годился ей во внуки, американцу Джефу Фенхольту, в течение восьми лет исполнявшему заглавную роль в рок-опере Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса «Иисус Христос — суперзвезда» на Бродвее, Гала купила дом за 1,25 миллиона долларов и дарила бесценные картины Дали. Она не чаяла души в хрупком, утонченном юноше с блестящими (от разных возбуждающих средств) глазами и превозносила его до небес, хотя актер он был посредственный. В замке Пуболь, где Джеф обосновался, как у себя дома, Гала создала для него все условия для творчества, обустроила музыкальную студию — Джеф мечтал стать рок-певцом, — купила роскошный рояль и необходимое оборудование для звукозаписи. Встреча с Джефом перевернула жизнь стареющей влюбленной женщины и сделала несчастным Дали, которому приходилось терпеть присутствие любовника жены и в Испании, и в Америке, куда они уезжали на зиму.

Супруги появлялись на публике порознь — Дали с сиявшей молодостью Амандой Лир, а Гала — с Джефом. Вот и на торжественное открытие музея Дали в Фигерасе, которое состоялось 23 сентября 1974 года, они пришли в том же составе. Но Джеф быстро растворился в толпе. Напрасно расстроенная Гала звала его — разве она могла перекричать шум толпы, а Дали тянул ее за руку… Как только закончились речи мэра и Дали, которому вручили золотую медаль Фигераса, Гала, абсолютно равнодушная к происходящему, сбежала к себе в Пуболь. Кроме Джефа, ей никто не был нужен, и она стремилась проводить с ним как можно больше времени. Наверное, под влиянием Гала, которая внушала своим мужчинам мысли об их гениальности, Джеф почувствовал себя чуть ли не Христом. Во всяком случае, в интервью журналу «Уименс уэа дейли» в 1975 году он сказал о себе без лишней скромности: «Я — уста Господа с талантом великих мастеров».

«Гала всегда приходила на обед последней, — вспоминал Энди Уорхолл, подружившийся с Дали благодаря влюбленной в художника француженке Изабель Дюфреси по прозвищу Ультрафиолет. — Она появлялась под руку с подростком с длинными светлыми волосами, который исполнял главную роль в мюзикле „Иисус Христос — суперзвезда“. Держалась Гала всегда прямо, может быть, потому, что была небольшого роста. Как только она входила в столовую, Дали тут же поднимался со своего места, хлопал в ладоши и объявлял: „Гала! И Иисус-с-с Христос-с-с — супер-р-р-стар-р-р!“ Все вокруг начинали аплодировать. Похоже было на цирк или на прием короля».

Впоследствии Фенхольт стал телепроповедником в Калифорнии и отрицал, что в их отношениях с Гала был секс.

В последние годы жизни Гала личный психоаналитик ее мужа Румегер говорил: «Гала впервые по-настоящему бросила Дали. Все всегда знали, что она не хранила ему верность. Сам Дали был прекрасно осведомлен об этом, Гала никогда ничего от него не скрывала и оставалась для мужа надежной союзницей. Она привнесла в его жизнь полноту, безмятежность, и главное, она его спасла! Чета Гала — Дали воистину уникальный пример удивительной, достойной воспевания любви. Правда сегодняшнего момента состоит в том, что Дали больше не хочет жить. Факт, что у него открылась болезнь Паркинсона, неоспорим, но, по сути, мы имеем дело со своеобразным подсознательным самоубийством из-за того, что Гала утратила к нему интерес».

Гала было 86 лет. Ум ее оставался ясным всего несколько часов в день, которые она посвящала мыслям о Джефе, называя его Сальвадором. Она постоянно звонила Джефу, а когда супругам звонила Аманда Лир, Дали не хотел с ней разговаривать. «Какая деградация! — не переставала жаловаться Гала. — У нас очень печальный конец». Гала чувствовала себя совершенно обессиленной и напоминала персонаж из музея восковых фигур. Она ругала Дали и бранила его, как могла, превратив своего мужа в настоящего козла отпущения. «Я так больше не могу, — говорила она. — Я хочу расстаться с ним. Его роль — быть очаровательным, моя же — приводить людей в ярость». Гала стала невыносимой, агрессивной. Куда только делись ее терпение и жертвенная преданность! Состояния глубокой задумчивости чередовались у нее с сильными приступами ярости. Она кричала на Дали, настаивая на своем, — тот не хотел уступать… Совместная жизнь превратилась в настоящий ад. Престарелые супруги часто ссорились, дело доходило до драки, и в пылу ссоры Дали мог даже побить Гала своей тростью — на ее старческом теле оставались синяки от ударов. Гала не могла простить Дали, что из-за привязанности к нему она вынуждена была принести себя в жертву и расстаться с Джефом, который устал от этих отношений и не хотел больше покидать Америку. Но когда вместе с Джефом испарилась последняя иллюзия ее молодости, Гала навсегда вернулась к своему мужу, на котором стала вымещать свое отчаяние, буквально возненавидев его. Хотя супругов редко можно было увидеть взявшимися за руки, как в прежние годы, все-таки в их сердцах жили проблески былой нежности друг к другу. Только смерть Гала разлучила их…

…Дали, растерянный и испуганный, как никогда, переходил от одного из присутствующих к другому, по сто раз спрашивая одно и то же: «Неужели Гала умрет?» Он до последнего надеялся, что она выздоровеет и снова станет молодой Galuchka. За несколько месяцев до этого она сломала шейку бедра, и ее положили в больницу в Фигерасе. Ничего ей не помогало, состояние Гала ухудшалось с каждым днем. Кожа после бесчисленных подтяжек, которые делала Гала, трескалась, раны гноились и не заживали… Ее перевезли домой, в Порт-Льигат, где вокруг нее бессмысленно суетились сиделки, которые ее причесывали, подкрашивали, одевали. Дали лежал на соседней кровати и не мог заснуть из-за хрипов умирающей. Тогда он распорядился поставить между ними ширму — художник не мог переносить вида Гала, погружавшейся в медленную агонию. Она сдалась. В отличие от Дали, не верившего в загробную жизнь, Гала не боялась смерти. Она много молилась, разговаривала с Богом, Богоматерью и ангелами. Ее пугала только старость, которую она пыталась победить, как могла, а смерть представлялась ей освобождением от земного ада, в который превратилась ее жизнь. «День моей смерти станет самым прекрасным днем моей жизни», — говорила она и принимала смерть как нечто спокойное и безболезненное. К ней пригласили священника, чтобы он соборовал ее, а Дали все не верил, что скоро наступит конец… Даже когда она умерла, художник настаивал, что она жива… «Если Гала не будет, — говорил Дали, — никто не сможет мне заменить ее. Она незаменима. Я останусь одиноким».