«Где же тогда, как водится, толпы беженцев?.. – озирался Кирилл. – Где бредущие розно солдаты, отступающие части, пушки на руках, повозки с ранеными, ковыляющие, хромые, наконец, рыщущие в поисках вчерашнего дня вестовые?»

Вместо этой унылой картины, так примелькавшейся в окнах вагона за время его путешествия на запад, Иванов (второй) вдруг увидел выскочившую за угол ангара фигурку в серой прусской «литовке» не по сезону. Явно поддёвка под оставшуюся в ангаре шинель.

Фигурка зябко передёрнула плечами, забросив сабельные ножны на подшитый сукном зад в бриджах.

Вслед за офицером из ангара вывалилось с полдюжины солдат в серых шинелях и рабочих бескозырках. В руках у них разочарованно звенели пустые канистры.

– Вот, чёрт… – осел на козлах Кирилл и тревожно обернулся на соседку.

Марта натянула вожжи.

Встретила его взгляд такой озабоченной миной, которая не оставляла сомнений – для неё это тоже неожиданность. Вот только приятная или нет? Вопрос…

И вопрос остался открытым – понять значение ощутимого толчка рукоятью кнута в грудь можно было всяко.

Кирилл, отпрянув от неожиданности, повалился в глубь коляски, где и впрямь вяленой рыбой разило, как в чулане бакенщика – такое вдруг нашло воспоминание о детстве на севастопольской даче.

Если и не вовремя, то «своевременно». Известное дело – перед смертью завсегда жизнь перед глазами мельтешит, как фильма с ускорением, с самой, что ни есть, ранней памяти.

А о том, что дело идёт к смерти, Кириллу подсказал гортанный окрик:

– Halt! Стой! Кто у тебя там?

Может, не так именно спросил гортанный голос, но то, что именно это – вопросов не оставалось. Какие вопросы, когда его армейские ботинки, вон, над козлами сверкают многоточием гвоздей?

Что там ответила немцу вдова он, тем более, понять не мог. Но, судя по задорному, даже игривому тону и пренебрежению, с которым она махнула рукой на опрокинувшегося с козел Кирилла, – ясно было: везёт пьяного мужа или дружка. Надравшегося. «Дранке» – прозвучало явственно, а это даже Кирилл перевести мог, хоть и учил в гимназии латынь да «пардон муа франсе».

Выходит, не для того пихнула его «весёлая вдова» на дно коляски, чтобы сдать как ту рыбину, что висела теперь у него прямо перед носом, разинув судачью пасть, – чтоб не трепыхался. Да и, как ни крути, быстрей его сообразила, что к чему, пока он зевал опять-таки как та же рыбина на кукане.

Спасти хотела. Но это вряд ли у неё получится. Вон, уже звучит: «Ком цу мир!»

А во френче от «мадам Антанты», в лётчицкой кожанке на меху – пьяного Томаса или Раймонда, при ближайшем рассмотрении, лейтенант Иванов ну никак не напоминает.

Морская хроника – взгляд со стороны противника

«Гебен» имел намерение следовать в Босфор. Во время последней операции на нем находился известный знаток Турции и генерал-адъютант султана – генерал-фельдмаршал фон дер Гольц, который недавно вернулся в Турцию.

На виду у босфорских дозорных кораблей, в расстоянии одной мили от входного буя, на «Гебене» почувствовали сильное сотрясение в носовой части с правого борта, а через 2 минуты – второе сотрясение в средней части корабля, с левого борта: флагманский корабль подорвался на минах. Несмотря на то что крейсер принял около 600 т воды, он продолжал путь в Константинополь даже без крена. Как тотчас же было установлено, противоминная продольная переборка выполнила свое назначение и не сдала.

Русские использовали Рождественские праздники с большим успехом для себя. Имея особый опыт в минном деле, русские ставили мины на глубинах в 180 м, что до тех пор считалось невозможным.

Авария «Гебена» была особенно неприятна потому, что в Константинополе не имелось подходящих доков для больших кораблей. Исправление повреждений производилось с помощью кессонов, специально для этого сооруженных. Первоначально для такого крупного ремонта не хватало материалов и рабочих рук. Плотников и рабочих приходилось выписывать из Германии, так же как и необходимые кораблестроительные материалы. Несмотря на сделанные усилия держать аварию в секрете, в Константинополе ходили самые нелепые сплетни, до слухов о гибели корабля включительно.

Вадим.

Приватный аэродром графа Гаузена

Бой на станции, то вскипавший ружейно-пулемётным треском, как сбежавший из-под крышки котла бульон на раскалённой плите – с паром, взметавшимся выше вагонных крыш, то вновь затихавший, – им пришлось обходить таким кругом, пригородами, где казалось, что и войны нет никакой. Куры, не боясь походного котелка ни отступающих, ни наступающих, бродят по обыкновенным свалкам окраины. Старик с кипой на лысине, в приказчичьем жилете, щурится на лавочке пристально, но едва ли видит дальше бородавки на собственном носу. Девочка в мамкином шушуне до пят безучастно грызет конопляную косу тряпичной куклы. Не позванивай время от времени стеклышки в решётчатых окнах – и не подумаешь, что вот они, рядом…

– Немцы! – дёрнула Арина хлястик чёрной шинели.

Вадим загораживающе отвёл её рукой в сторону – сам уже всё видел. И ямочки на втянувшихся щеках обозначили не улыбку, – кислую гримасу досады.

Хоть он и не знал ещё, не видел, что вызвало горластый ажиотаж бошей у ворот здоровенного сарая, в котором однозначно угадывался искомый «ангар» графа Гаузена.

Впрочем, через мгновение разглядел.

Увидел он, что графский флаг – жёлтый с «цеховым» гербом – раздумчиво треплет в руках германский унтер, не зная, как определиться с находкой: то ли пустить шёлк на носовые платки, то ли счесть боевым трофеем?

Наконец, унтер примерил флажок на место форменного чёрного фуляра, практичного аналога русской белой подшивки на воротник гимнастёрки, успокоился и присоединился к толпе зевак, наблюдающих…

– Кирилл?! – ахнула чуть ли не в голос Арина.

В ответ Вадим только беззвучно, – но, кажется, без намёка на заикание – выругался, заталкивая подругу под буферный «пятак» железнодорожной платформы, ржавеющей в тупике.

Сам выглянул, пригибаясь, прошипел:

– Вот, Кирка. Вэ… вечно через баб пэ… попадает.

Демонстративное фырканье Арины он, наверное, не расслышал, ударил кулаком в чёрной перчатке по железному «пятаку»:

– Кэ… как он сюда попал?!

– А куда ему ещё, как не сюда, на аэродром? – резонно заметила Арина, подбирая полу его шинели, точно театральную кулису.

– Бэ… без самолёта? Вэ… в этой сэ… свадебной бричке? – кипятился Вадим, будто застал младшего брата на месте преступления, грозившего всем детям дополнительным часом хорового пения вместо лапты.

Как бы ни были драматичны обстоятельства – Арина не смогла не улыбнуться. На мгновение, лишь краешком рта.

Даром, что братья Ивановы были теперь солдаты, боевые офицеры самой что ни есть «взаправдашней» войны – всё казалось, что их отношения ничуть не изменились с тех пор, как «войны» их были «понарошку» и грозили синяками да шишками, да скороговоркой отцовых