– Потому и боится расстрела, – рассеянно отметила Кира.

– Мы все боимся, мадемуазель, – вздохнул старик и, видимо, пользуясь тем, что «благородной азиатке» было явно не до него, даже проворчал нечто сокровенное: – А мы так больше всех. Русские нас не любят за то, что разрушаем Россию. Немцы – за то, что построили Германию.

– Вы говорите, паровоз в здешнем депо всё-таки имеется? – вдруг спросила старика Кира.

Тот даже не сразу понял, о чём и тем более – к чему. Когда понял, щепотью снял с отвислого носа круглые очки с тонкой оправкой.

Уставился на диковинную постоялицу с близоруко-сумасшедшим удивлением и, наконец, пожал плечами:

– Так сказали в депо.

Старик долго провожал взглядом давно исчезнувший девичий силуэт, разбитый остеклением дверей с золотистой облезлой надписью: «Europe». Потом будто вспомнил что, поискал взглядом поверх очков и подманил пальцем мальчишку.

– Ты говорил, у тебя брат шофёр паровоза?

– Кочегар, – с достоинством поправил старика носильщик. – Помощник машиниста.

– Дословно это одно и то же, – перебил его Адам Иванович, знаток французского в водевильном репертуаре. – Что он сейчас? Брат этот твой? В городе?

– В депо он сейчас, где ему ещё быть? – картинно развёл руками пострел.

– Известно где, в трактире или на собрании социалистов, – проворчал портье. – Ты, вот что, ты сбегай к нему, наверное. Всё одно уже новых постояльцев не будет. Неоткуда. Ты скажи своему брату, что если вдруг… Да ты запомнишь ли? – вдруг усомнился старик, посмотрев на мальчишку скептически: – У тебя и ума-то никогда не было.

Старик вздохнул обречённо, точно готовясь взять непосильную ношу.

Впрочем, было в этом вздохе нечто притворное – на самом деле Адам Иванович любил эту игру. Нравилось ему чувствовать себя этаким «богом из машины». И дубовая стойка портье – знал он по многолетнему опыту, – на роль люка в подполье сценической машинерии подходила, как ничто иное. Только успевай дёргать невидимые рычаги и канаты судеб.

Адам Иванович оторвал от подшивки чистый бланк квитанции, быстро набросал несколько слов, свернул бумагу вчетверо и протянул мальцу:

– Записку брату передашь. Так верней будет.

ГЛАВА 11. ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ УЗЕЛ ОБЕРТАУ

Вадим

– Сэ… странно даже. Особо бэ… боеспособных частей я в городе и не видел, – пробормотал Иванов (первый), запоздало пригибаясь от шальной пули, гулко звякнувшей в афишную тумбу. И снова нетерпеливо перебрал истончавшими пальцами на рифлёной рукоятке «нагана». На этот его жест Арина покосилась опасливо:

– Не надо. Так мы ничего не успеем. Ни Кирилла найти…

– Дэ… Да и помочь особо никак, – нехотя согласился Вадим.

И то правда. Серых мешковатых фигурок, со скрытным крысиным проворством метавшихся на задворках станции, было слишком много. Вот они суетливой гурьбой подкатили к углу угольного блокгауза кургузую полковую пушку. Гавкнула, отзвенев по булыжной мостовой блестящей гильзой.

Куда именно выстрелила и кто, собственно, чинил отпор так внезапно объявившимся немцам, отсюда, со стороны «гостинных» складов, видно не было. Но отпор был горячий, – безжалостно тряся носилками, от станции протрусили санитары с белыми повязками выше «бранденбургских» обшлагов. Навстречу им протопало не меньше взвода серых мундиров с ручным пулемётом.

Вадим невольно провёл пулемётчика, оплетённого чёрной сколопендрой ленты, в прорези прицела, но снова опустил револьвер, выдохнул:

– Пэ… по путям не пройти. Вэ… в первую очередь перекрыли, чтоб… – В серых глазах его промелькнула искра догадки. – Это из-за того эшелона такая гэ… горячка у них.

– Какого? – отвлеклась на секунду Арина, всё это время сторожко выглядывавшая по сторонам: «Бог весть, откуда могут взяться боши, раз уже в городе свиделись».

– Гэ… говорили «особый» резерва армии тут, – кивнул Вадим в сторону покатых крыш вагонов, ржавых и латаных, но кое-где даже коптивших дымками буржуек. – «ГАУ».

– Гав? – рассеянно переспросила девушка. – Это что флотский жаргон? И что делать по команде «гав»?

– Гэ… ГАУ – «главное артиллеристское управление», – расшифровал Вадим, тяжело поднимаясь с колена. – Видно, там, в вагонах, чэ… что-то и для германца… ценное. Вон, сколько пехоты нагнали. Мэ… могли же и артиллерией накрыть. Пэ… покрупнее этого гороха. – Вадим кивнул через плечо на 35 мм пушечку, вида, и впрямь, вполне себе потешного, даром, что плевалась пламенем и хлопьями пороха, что заведённая.

Большая часть германского рвения и, наверное, и замысла истекала, явно, от командира, сухощавого пруссака с майорскими витыми погонами тусклого серебра, вшитыми в оливково-серое сукно двубортной шинели.

– Los, Los! – подгонял майор шинели более тёмного «фельдграу», упорно валившие во все проулки и заборные щели, ведущие к железнодорожным путям.

– А нам надо за станцию, – наконец-то полностью оценила Арина их положение. – На ту сторону.

Морская хроника

Поход Черноморского флота в составе 5 линейных кораблей: «Евстафий» (флаг), «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», «Три святителя» и «Ростислав», 2 крейсеров «Память Меркурия» и «Кагул», 14 миноносцев и отряда заградителей «Константин», «Ксения», «Георгий» и «Алексей» с целью постановки минного заграждения у Босфора.

Заградители были подведены флотом к Босфору на расстояние 70 миль, а затем под прикрытием третьего дивизиона миноносцев («Лейтенант Шестаков», «Лейтенант Зацаренный», «Капитан-лейтенант Баранов» и «Капитан Сакен») в ночь поставили у пролива 607 мин. Флот прикрывал постановку мин с моря, а по окончании её проводил заградители к Севастополю.

Линейный крейсер «Гебен», возвращаясь из Чёрного моря в Босфор, в расстоянии одной мили от входного буя в пролив последовательно подорвался на двух минах, поставленных в ночь, и получил две пробоины с обоих бортов. «Гебен» принял, по одним сведениям, 600 т воды, по другим 2000 т, но все же своим ходом дошёл до Константинополя. Ремонт продолжался четыре месяца.

Кирилл

Приватный аэродром графа Гаузена

– Там точно есть, что вам надо, – ткнула Марта рукоятью искусно плетённого кнута в большой дощатый сарай, вполне, впрочем, претендующий на звание ангара. Под бельгийской розовой черепицей, с подъёмными рамами «шведских» окон, конусным флюгером. Даже с вывеской по-русски и по-немецки: «Буревестникъ-Таубе», – видимо, не слишком вдохновляло графа Гаузена немецкое имя его аэроплана – голубь. Название, как-то уж слишком наводившее на мысль о сытой скуке на макушке бронзового Гёте и сковороде в самой «героической» перспективе.

Впрочем, столь отвлечённые мысли сейчас Кирилла и не посещали. С того момента, как раскаты отдалённого грома всполошили чёрные вихри ворон на осунувшихся крышах пригорода, он не находил себе места. Конечно, в пределах оббитых кожей козел коляски, – привставал, оглядывался. Казалось, дай волю – побежал бы впереди пары.

Но пока одно только было ясно со всей очевидностью: городок обстрелян немцами. Вот и дымы, буровившие низкие серые тучи тёмными смерчами – прямое тому подтверждение. И, если даже обстрел был произведён из дальнобойной артиллерии, то, значит, германец не так уж далеко, как это представлялось