Если в больнице Марии Кюри мы могли облегчить последние недели миссис Кокс, значит, лечение уже имело смысл. К тому же у нас были болеутоляющие. Каждые четыре часа мы давали ей бромптонский коктейль – смесь из морфина, кокаина, джина и белладонны. И миссис Кокс благодарно его выпивала. Она была благодарна за все: за стакан воды, за чистую простыню, за то, что мы мыли ей лицо и расчесывали ее спутанные седые волосы. Она не произносила слов благодарности, но за нее говорили ее глаза. Я часто сама выполняла небольшие обязанности по уходу за ней, потому что видела, насколько она близка к смерти, и знала, что молодые медсестры, принадлежавшие к другому поколению и никогда не видевшие ничего похожего на изъязвленную опухоль, боятся подходить к миссис Кокс. Мы не могли накладывать повязки на пораженную грудь, потому что их надо было менять, как только они пропитывались выделениями. Это происходило очень быстро, и каждый раз при снятии повязки кусочки опухоли и разлагающихся тканей прилипали к бинтам, отрывались от тела и причиняли боль. Неудивительно, что медсестрам страшно, думала я, и пыталась себе представить, как два радиолога, молодые и здоровые мужчины, относятся к этой несчастной женщине.

– Лечение помогает, правда, миссис Кокс? – спросила я, протягивая ей бромптонский коктейль.

Я специально не сказала слов «вам уже лучше», хотя нас учили именно так – поддерживать ложное представление о том, что от современного лечения всем становится лучше.

Она кивнула.

– У вас будет еще один сеанс в пятницу, – продолжала я, – то есть уже четвертый. Я уверена, что после шести сеансов вам станет гораздо легче.

Она опять устало кивнула.

– Ваша дочь сказала, что придет навестить вас завтра.

Она шевельнула губами, но слов нельзя было разобрать. Я не хотела больше упоминать дочь, которая могла прийти, а могла и не прийти, и я подозревала, что сыновья не придут вообще никогда. Похоже было, что миссис Кокс оставили умирать в одиночестве.

Но хотя бы это я могла изменить. Не в моей власти было повлиять на неизбежный ход болезни, на терапию, на сыновей и дочерей, которых она родила и воспитала и которые теперь бросили ее, но я точно знала, что не оставлю ее одну в момент смерти. В те времена быть рядом с умирающим человеком, особенно в сам момент смерти, было долгом медсестры. И если пациент умирал в одиночестве, для старшей или дежурной медсестры это считалось позором.

Я подготовила миссис Кокс к третьему сеансу лучевой терапии. Пришли два санитара, положили ее на каталку, я помогла им и пошла вместе с ними в отделение радиотерапии, придерживая простыню над ее грудью так, чтобы мужчинам не пришлось на нее смотреть.

Полчаса спустя я сопровождала ее обратно в палату. Радиолог сообщил мне, что кровяное давление упало во время сеанса. Кожа миссис Кокс стала совсем землистого цвета, пульс еле прощупывался, давление действительно было критически низким. В ее глазах что-то проглядывало, когда я к ней обращалась, и она тихо стонала, но, кажется, была уже без сознания. Санитары привезли ее в палату и переложили на кровать.

Мы так и не узнали, стало ли ей легче от лучевой терапии, потому что в тот же вечер миссис Кокс тихо ушла из жизни. Она приняла смерть так же безропотно, как принимала жизнь.

– Обед готов, сестра.

Глэдис, наша незаменимая санитарка, стояла в дверях, скрестив руки на груди и расставив ноги. Ее лицо ничего не выражало. Она знала про больницу и ее жизнь больше всех, но никогда не совалась не в свои дела, не ворчала и, главное, не сплетничала. На ее тактичность можно было положиться – а ведь это необходимое качество в онкологической больнице, где большинству пациентов предстоит умереть. Необдуманные замечания и намеки легко провоцируют атмосферу тревожности, а она, нарастая, причиняет много боли пациентам и их семьям.

Утро, как обычно, было суматошным, времени и рук не хватало, и казалось, что список дел никогда не закончится: сменить повязку, поставить капельницу, взять кровь на анализ, подготовить пациентов к сеансу лучевой терапии, отвезти их туда и привезти обратно, раздать лекарства, проверить документы на опасные лекарства, принять двух новых пациентов, выписать одну пациентку, объяснить ее дочери все про лекарства и режим лечения, принять чистое белье из прачечной, установить катетер, помыть пациента, который не мог сам с этим справиться. О том, чтобы спокойно выпить утренний кофе, не было и речи: трех или четырех пациентов рвало из-за последствий лучевой терапии, а потом позвонили из аптеки: пришло лекарство, не могла бы сестра зайти за ним? «Но почему аптека не может прислать лекарство в палату?» – разозлилась я. «Ах, мы так заняты», – сообщила фармацевт. А что, никому не приходит в голову, что в палате медсестры тоже заняты? Но, поскольку лекарство было уже два дня как очень нужно, я послала за ним одну из сестер. В самый разгар этой неразберихи пришел онколог, которого мы называли между собой просто «Главный», – пришел, чтобы осмотреть нового пациента.

Он застал меня в одиночной палате, где я мыла матрац больного, умершего этой ночью.

– Вот это сюрприз, сестра. Неужели тут нет санитарки или сиделки, которая могла бы сделать это вместо вас?

– Все сиделки заняты, а одна из санитарок заболела. В любом случае медсестра не такая важная персона, чтобы гнушаться черной работой. Я хочу поместить в эту палату мистера Уотерса: не надо бы, чтобы он умирал в общей палате, если этого можно избежать. Другие пациенты будут беспокоиться. Они не представляют, что сами могут оказаться в таком состоянии, – я отмыла бока матраца и сказала: – Ну вот и все, я готова, пойдемте.

И мы вместе пошли к новому пациенту. По уставу больницы я должна была оставаться в палате все время, пока там находится медицинский консультант. Но в дверях появилась Глэдис с тяжелым лицом, повелительным взглядом и словами «Обед готов, сестра».

– Пожалуй, тогда не стану вас задерживать, – отозвался Главный. – Завтра утром в любом случае обход всех палат.

Я быстро прошла на кухню, где уже находилась санитарка в розовом и полукругом стояли сестрички в голубом, все с подносами в руках. Электрическая тележка с едой, включенная в розетку на стене, ждала, чтобы я принялась за дело. Меня всегда поражало, что раздача еды пациентам занимала такое важное место среди обязанностей медсестры (в общей сложности на это уходил почти час!) и, главное, что весь медперсонал требовал, чтобы процессом руководила именно сестра. Это был пережиток старых времен, когда хирургия и лекарственная терапия были в зачаточном состоянии и многие люди попадали в больницу просто с хроническим недоеданием, так что их пищевые потребности действительно имели первостепенное значение.

Я заправила кухонное полотенце за пояс, чтобы уберечь медицинскую форму от брызг подливки, и сняла алюминиевые крышки с контейнеров с едой. Каждому пациенту подавался полный обед; сестры уносили порции и через несколько минут возвращались с пустыми подносами.

– Отнесите это миссис Д. и проверьте, сможет ли она сама справиться. Если будет необходимо, помогите ей.