Я встаю, не отрывая взгляда от кучки одежды на полу. Как обычно, боль пронзает мои ступни, но холод камеры смягчил ее и предотвратил нагноение. Подбираю лохмотья. Несколько мгновений смотрю на них, мну в руках. А потом, вместо того чтобы обернуть вокруг шеи и дернуть, набрасываю на себя.

Когда дверь с визгом распахивается, я стою прямо перед ней, глядя в лица солдат. Они отшатываются.

Я вытягиваю руки. Смотрю на вояк бесстрастно, лишь задираю подбородок.

Похоже, моя покорность нервирует их сильнее, чем брыкание и крики. Бросая на меня подозрительные взгляды, они сковывают мне руки наручниками за спиной и вытаскивают меня наружу. Я слишком долго просидела в стылой камере, каждое движение причиняет боль, от которой перед глазами прыгают искры, но я этого не показываю.

Топот ботинок. Металлические коридоры. Вопли сирен. Вспышки красных огней. Дребезжащий лифт.

Двери со скрежетом расходятся, впуская потоки тусклого света и влажного холодного воздуха.

Мы снаружи. Свет бьет по глазам, и меня передергивает, но я хватаю большими глотками свежий воздух. Через несколько секунд глаза приспосабливаются. Над окрестностями нависает густой туман. Разумеется. Хундуны всегда нападают в периоды плохой видимости, потому что, в отличие от нас, им не требуются преимущества зрения.

Солдаты волокут меня по решетчатому стальному мосту, похожему на тот, что вел к Девятихвостой Лисице. Вот только нынешний расположен гораздо выше – почти вровень с верхним уровнем сторожевой башни.

При виде Красной Птицы я не могу удержать возгласа изумления. Эта хризалида намного больше, чем Лисица или даже Безголовый Воин. В Спящем Облике она похожа на громадную рубиновую птицу, прикрывающуюся собственными крыльями. Ци ее оболочки – дикий и необузданный Огонь, отчего кажется, что Птица и вправду покрыта перьями. Стыковочный мостик ведет к задней части ее стройной шеи.

Я воображаю, как сижу внутри и сражаюсь по-настоящему, распоряжаясь мощью самой сильной хризалиды в Хуася. Даже если я умру, это неплохая смерть.

Звук вновь открывающихся дверей лифта развеивает мои фантазии.

Оглянувшись, я натыкаюсь взглядом на оранжевый комбинезон. Холодный пот проступает под жалкими остатками моего наряда.

Стайка одетых в оливково-зеленую форму солдат рассредоточивается перед самым высоким, самым мощно сложенным парнем из всех, кого я видела. Грубый оранжевый комбинезон едва не лопается на его мускулах. Руки скованы сзади здоровенными кандалами. На голову натянут холщовый мешок.

А еще на шее у него массивный ошейник, к которому прикреплена цепь. Я на секунду впадаю в недоумение – передо мной человек или зверь? Из каши в голове выскакивает один факт: вроде бы Ли Шиминю девятнадцать, он всего на год старше меня.

Но, конечно, он еще и Железный Демон, убивший своих родственников и поглощающий разум каждой девушки, которая оказывается с ним в хризалиде. С чего бы ему выглядеть иначе?

Солдат двумя руками дергает длинную цепь, и Ли Шиминь, запинаясь, идет вперед, грохот его шагов разносится по мосту. Солдаты движутся рядом, наставив на него винтовки. У меня чешутся ступни – так хочется отступить назад.

Когда он подходит к хризалиде, с него срывают мешок.

Я едва успеваю сдержаться и не охнуть. Не знаю, что ужасает меня больше всего: намордник, закрывающий почти все его лицо, лютые угольно-черные глаза или короткие волосы.

Считается, что волосы – драгоценный дар от наших родителей. Нам запрещено стричься, если только мы не отказываемся от семьи, чтобы стать монахом или монахиней. Но даже тогда люди бреются налысо. Короткая неровная стрижка – наглядное свидетельство его преступления, самого страшного в уголовном кодексе Хуася. Отцеубийство.

Я догадывалась, чего следует ожидать, но, впервые по-настоящему увидев такое, ощетиниваюсь, словно меня бросили в волчье логово.

Солдаты толкают Ли Шиминя ко мне.

Я на самом деле пытаюсь сделать шаг назад, но не пускают мои собственные конвоиры. И тут до меня доходит вся смехотворность происходящего – по мнению военных, я настолько же гнусное существо, как этот парень.

Мы устремляем взгляды друг на друга – Железный Демон и Железная Вдова. Руки связаны, головы обрамлены коронами из винтовок, вокруг солдаты, туман и звуки боя.

Но… вообще-то Ли Шиминь не смотрит на меня. Взгляд его не смягчается, но обращен он куда-то вдаль.

Нахмурившись, я сдвигаюсь, чтобы попасть в поле его зрения.

Он мрачно таращится куда угодно, только не на меня.

И я освобождаюсь от напряжения. Уголки моего рта поднимаются в безумном веселье.

– Эй, – бросаю я, потому что скорее всего умру, так зачем же сдерживаться? – Хотя бы имей смелость посмотреть мне в глаза, прежде чем убьешь.

Он пропускает мои слова мимо ушей.

Изгибаюсь, чтобы поймать его взгляд. Он немедленно отворачивается, и я пытаюсь снова. И снова. И снова.

– Прекрати! – орет солдат, когда я делаю особенно резкое движение.

Нас поворачивают к Красной Птице. Где-то далеко в тумане громыхает дух-металл.

Не могу оторвать глаз от Ли Шиминя. Он только наполовину жунди, но не ханьские гены довольно заметны. В его лице больше глубины и размерности, чем у большинства хань. У него глубоко посаженные глаза под строгими бровями – отчасти именно поэтому его взгляд кажется лютым. Короны пилота на нем нет.

Почти весь мой страх ушел, уступив место головокружительному азарту. Я ведь могу даже получить удовольствие от происходящего. Он связан, как и я, что он мне сделает?

– Итак… – Я выгибаю бровь. – Перебил всю семью, да?

Он отводит глаза подальше от меня. Позвякивает его цепь.

– Они это заслужили? – настаиваю я.

И наконец он встречается со мной взглядом. В нем нет ни вины, ни гнева, ни колебаний. Лишь решимость, столь отчетливая, что у меня перехватывает дыхание.

Он кивает.

Мои губы дрожат. Не знаю, что сказать ему, кроме:

– Я тебе верю.

Не успеваю поймать его реакцию – солдаты начинают вопить и толкать нас, видимо, получив какой-то приказ. Кто-то открывает люк в шее Красной Птицы.

Заталкивая нас в кабину, солдаты одновременно расстегивают молнию оранжевого комбинезона. По мне бегут мурашки при виде мешанины бесцветных шрамов на спине Ли Шиминя. Могу поклясться: они похожи на отметины от электропогонялок, которые используются для домашнего скота.

Солдаты ставят нас рядом с сиденьями инь и ян, снимают наручники. Новый всплеск страха накрывает меня, когда, оглянувшись через плечо, я вижу, как Ли Шиминь встряхивает освобожденными руками. Его длинные пальцы тоже исчерканы шрамами.

Впрочем, что это я распсиховалась? Бессмысленно предполагать худшее, если это худшее означает мою смерть.