убеждались, что мелодия, всё отчётливее и громче звучащая с каждым преодолённым метром, не взяла над ними власть.

Похвальная предосторожность, но абсолютно излишняя. Это не было боевым гендзюцу, а потому простого осознания опасности вполне хватало для того что бы перебарывать попытки наваждения вновь оплести сознание своих жертв, однако в ответ на мои слова эти трое конечно согласно покивали, вот только этим дело и ограничилось. Чтож — подгонять их я посчитал уже излишним, хотя видит Небо, очень хотелось.

Там, в глубине горных толщ, я ощущал нечто могущественное, живое и неизвестное мне. Даже последнего факта хватило бы для того чтобы распалить во мне любопытство, но в купе с ощущением силы, извергающейся оттуда… Я едва держался. Подобного со мной уже давно не происходило, с тех самых пор как я набросился на Четырёххвостого, пожалуй. Вот только сейчас я был в своей обычной форме, и всё равно отчаянное желание и неутолимая жажда били по мозгам со всё большей и большей силой. Страшно подумать что со мной станет когда я доберусь до источника этих возмущений, вот только назад я повернуть уже не мог, потому что банально не хотел. Процесс трансформации, что я, за последние десятилетия, тормозил и саботировал всеми возможными способами вновь заработал. Моя вина, если подумать — расслабился, увлёкся своими мыслями и не подумал о последствиях, а когда понял… ничего менять уже не желал.

Всё же поразительная ситуация. Иные сравнили бы моё состояние с ломкой охочего до наслаждений наркомана, что сам себя привёл к новой дозе, но правда пожалуй ещё банальнее и хуже. Ведь если быть честным с собой, то именно сейчас я стремлюсь к себе, к излечению и восстановлению своей сути, к мигу её торжества над слабым сознанием и ущербным вместилищем, а все попытки остановить это были сродни суициду.

Мысли текли всё быстрее, меняясь и трансформируясь в след за начавшим своё изменение восприятием. Тело горело от всё стремительнее наполняющей его силы, а я… улыбался, ведь впервые за долгие годы я был по-настоящему счастлив, я был… собой.

* * *

Хирузен бросил очередной быстрый взгляд на идущего впереди него человека и тут же отвёл его, в неуклюжей попытке скрыть сомнения и… страх.

Ужасающая толща земли растекалась перед ними, освобождая путь в мрачные подземные недра, откуда всё отчётливее доносился сводящий с ума гул:

Свиф. Плесс. Брам. Храст. Свиф. Плесс. Брам. Храст. Свиф. Плесс. Брам. Храст.

Мотнув головой Наследник Сарутоби сосредоточился на главном — с их командиром явно что-то было не так! Он менялся, и тем стремительнее чем ближе они подбирались к источнику этого проклятого ритма.

Его фигура усохла, мышцы ещё сильнее забугрились под белой тканью кимоно, глаза сияли в полумраке тоннеля, как два серебристых фонаря, лицо же стало одновременно хищным, бесшабашным и удивительно молодым, словно бы Глава Клана Кагуя разом сбросил с себя груз всех прожитых лет. Но хуже всего был хищный оскал, что с каждой секундой становился всё веселее и шире.

Его товарищи пока не заметили этих трансформаций. Они шли позади, а потому могли разве что разглядеть спину Кагуи, всё так же обрамлённую водопадом алых волос, что вопреки логике и здравому смыслу развевались из стороны в сторону, словно бы под порывами сильного ветра, но не более того. Сам Хирузен просто не понимал что ему делать. Сказать им, но что? И как? Да и толку? О тайных дзюцу Повелителей Костей ходило много слухов и баек, скорее всего и Хомура, и Кохару спишут всё на них, но сам Хирузен был готов поклясться именем своего Клана, что к ниндзюцу преображение их сенсея имело такое же отношение, как и к восходу солнца. Здесь было что-то иное, непонятное, чуждое и опасное. Юный шиноби ощущал это каждой клеточкой своего тела, как медленно, но неотвратимо, человек впереди него исчезал, а ему на смену приходило… нечто. Хищное, жестокое, разумное и необъяснимое.

Что-либо предпринять он не успел, ведь фигура, что ныне занимала все мысли Наследник Клана Сарутоби, вдруг остановилась и громким, весёлым и звонким голосом, так непохожим на обычный раскатистый бас Тэкеши-доно, заявила:

— Мы на месте! Поглядите.

Решив что с проблемами стоит разбираться по мере их поступления, Хирузен двинулся чуть вперёд и действительно увидел то что разительно отличалось от уже привычного каменного монолита.

Больше всего это походило на масляное пятно. Блестящий от покрывающей его вязкой слизи, болезненно-жёлтый, в пересмешку с грязно-алым развод, прямо посреди горных недр. Однако, в отличии от лужи, мерзость перед ним была движима. Она содрогалась всей своей поверхностью, пульсируя в такт грохочущему ритму:

Свиф. Плесс. Брам. Храст. Свиф. Плесс. Брам. Храст. Свиф. Плесс. Брам. Храст.

— Оно… живое… — в ужасе прошептала Кохару, что есть сил вцепившись в его плечо. Хомура же лишь крепче сжал кулаки, стараясь не показать охватившего его омерзения.

— Несовсем! — столь неуместным в текущей ситуации, жизнерадостным тоном заявил Кагуя, чьи черты вновь претерпели разительные изменения: вместо юного, острого и хитрого лица, Хирузен видел перед собой кругловатую физиономию, с тусклыми, но удивительно выразительными карими глазами, лучащимися почти отеческой мягкостью и какой-то тайной, недоступной никому мудростью, — Оно лишь хочет стать живым, но пока к этому совершенно не готово. Яркий пример того, как даже самое истовое и сильное желание разбивается о реальность. Хотя, с другой стороны, можно смело заявить, что это наглядная демонстрация того, как воля способна менять мир. Как и всегда, всё зависит от точки зрения.

Сказав это Тэкеши-доно, не убирая улыбки с лица, коснулся мерзкого пятна. То на мгновение замерло, прекратив содрогаться, но тут же пришло в движение, буквально расползаясь на две неравные части.

Из открывшегося прохода мгновенно разнёсся приторно-сладкий запах разложения, едкой желчи и засохшей крови. Преодолев первые рвотные позывы Хирузен тут же надел на лицо маску, стараясь чаще дышать ртом и не думать об источнике зловония. Кохару и Хомура же спешно пытались последовать его примеру, а потому пропустили момент, когда их командир, не меняясь в лице, шагнул прямо в тёмное зево прохода.

Они втроём нагнали его уже спустя пару мгновений, однако этого хватило для того чтобы Кагуя вновь сменил облик. Черты его снова заострились и постарели, пропала одутловатость и мягкость, им на смену пришла почти болезненная худоба, а глаза же… они смотрели на окружающую их полутьму мерзкого тоннеля с хорошо различимыми алчностью и голодом!

Свиф. Плесс. Брам. Храст. Свиф. Плесс. Брам. Храст. Свиф. Плесс. Брам. Храст.

Только сейчас Хирузен вдруг осознал, что один из звуков окружавшего их гула стал на порядок отчётливее.

Кое-как оторвав взгляд от очередной