осенью, потому что уже в сентябре Жорж Санд прочла ее сестре Шопена, гостившей в Ногане.[792] Хлопоты с изданием и помещением «Мельника» оттянули печатание «Лужи», и пролог ее появился отдельно, как мы сказали, в «Revue Sociale» Пьера Леру, в декабре 1845, а засим весь роман был напечатан в «Epoque» 1846 года.

«Когда я «Чертовой Лужей» начала серию деревенских повестей, которые хотела озаглавить: «Рассказы коноплянщика», я ни на что не претендовала, я не думала ни о каком новом методе, ни о какой литературной революции», – говорит Жорж Санд.

И как в этом предисловии, так и в предисловии к «Найденышу», с величайшей простотой и искренностью раскрывает читателю те элементы, из которых сложился этот маленький шедевр. Она была недовольна «Жанной», находя, что, перенеся эту живущую почти стихийной жизнью, умеющую лишь чувствовать, но не рассуждать, крестьяночку в среду культурных людей и заставляя ее принимать участие в перипетиях их чувств и столкновений, она будто бы лишила ее ее главной прелести – полной естественности. Друг автора, Роллина, тоже был недоволен «Жанной»: она вышла, по его мнению, чересчур идеализированной и смахивала не то на пророчицу Веледу, не то на Жанну д’Арк.

Засим Жорж Санд случайно попала в руки одна из гравюр старинного издания Гольбейновских «Плясок Смерти» – «Les Simulachres de la Mort», изображающая Смерть, которая погоняет лошадей старика-пахаря, а под гравюрой стояло безотрадное четверостишие на старофранцузском языке:

A la sueur de ton visaige

Tu gagneras ta pauvre vie,

Après long travail et usaige

Voicy la Mort qui te convie.

(В поте лица твоего будешь ты зарабатывать свое пропитание, после долгих трудов и траты сил[793] – вот Смерть, которая тебя приглашает).

В тот же день, гуляя по ноганским полям, Жорж Санд увидела картину уже не фантастической, а действительной пахоты. Трех пахарей: старика, пашущего на паре славных, громадных смирных животных, как близнецы сжившихся друг с другом, и упорно, терпеливо, мерно и медленно вытягивающих плуг из разрыхленной тяжелой бурой земли; сына его, шагающего за плугом, запряженным четверкой волов, вдали на другом конце поля, – распахивающего целину «молодца-пахаря Жермена», в величавой первобытной красоте совершающего это величайшее и святейшее из человеческих дел; его маленького сынишку, с сознанием важности работы погоняющего восьмерку волов, и наконец, самих этих волов, молодых, еще нетерпеливых, сердящихся на всякое встречаемое препятствие.

И этого было довольно! Из желания передать красоту этой простой жизни и мировоззрение, мысли простых крестьян, каковы они есть; из чувства жгучей жалости к трудящемуся люду (пробужденной размышлениями над картиной Гольбейна), к этим безответным землеробам, всех нас кормящим, целую жизнь знающим лишь бесконечный труд да «usaige», а впереди видящим избавителя лишь в лице Смерти; из впечатлений тихого деревенского вечера на пашне, и из образа этого, в тишине творящего жизнь и бодро вспахивающего свою борозду, молодца-пахаря – и сложилась прелестная маленькая повесть «Чертова Лужа». Пролог же ее недаром считается одним из перлов в венце Жорж Санд. Мы слышали выражение безмерного восхищения этой вещью из уст самых яростных поклонников натуралистической школы. Пьер Леру и Анри Делатуш оба были очарованы и чистотой формы, и глубиной мыслей, высказанных в ней писательницей, а мы лично полагаем, что это одна из жемчужин и всемирной литературы вообще.

Мысли же эти – горестные размышления о судьбе трудящегося люда, пробужденные, как мы сказали, безотрадным четверостишием под Гольбейновской гравюрой – должны были остановить внимание не только современников Жорж Санд, они еще более останавливают наше внимание, т. к. являются истинным прототипом толстовских «четырех упряжек». А именно, Жорж Санд говорит, что идеальное существование человечества было бы такое, когда человек поочередно и ежедневно мог бы упражнять свои руки, свою физическую силу – трудясь в поте лица своего; развивать свои умственные дары, силу своего ума – приобретая знания, имея возможность размышлять над окружающим и понимать красоты Божьего мира, – и наконец, не давая заглохнуть и деятельности сердца; отсюда труд физический, умственный и общение с другими людьми, как необходимые условия счастья и истинно-человеческого существования.

Глядя на молодого пахаря и его сынишку, автор, по его словам, спросил себя, отчего бы не написать его историю, которую он слышал от него самого,

...«историю столь же простую, прямую и неукрашенную, как и борозда, проводимая его плугом... На будущий год эта борозда завалится землей, и ее прикроет новая борозда. И точно также проводится и исчезает и след большинства людей на человеческой ниве. Горсть земли прикрывает его, и те борозды, которые мы вскопали, следуют одни за другими, как могилы на кладбище. Борозда земледельца – не стоит ли она борозды тунеядца, имеющего, тем не менее, имя, которое останется, если, благодаря какой-нибудь странности или безумству, он немножко нашумит в свете? Так вырвем же, если можно, из бездны забвения борозду Жермена, «молодца-пахаря». Он об этом не узнает и не станет об этом тревожиться, – а мне доставит удовольствие попытаться сделать это»...

И Жорж Санд рассказывает эту, мнимо переданную ей самим Жерменом, простую историю.

Дядя Морис – зажиточный мужик, с практической трезвостью «хозяина», главы семьи, находит, что его зять Жермен достаточно уже два года погоревал о своей покойной жене – дочке Мориса, а теперь пора подумать о том, чтобы в доме была работница и мать для осиротевших трех детей Жермена, да чтобы она принесла с собой «малую толику», в виде солидного приданого, дабы заранее устранить всякие, могущие в будущем случиться, имущественные недоразумения между детьми от двух браков. И вот он посылает Жермена в отдаленное селение к старому приятелю, богатому мужику Леонару, с которым он уже заранее сговорился о «деле», т. е. о женитьбе Жермена на тоже овдовевшей дочери Леонара – Катерине Герен. Катерина – вдовушка весьма богатая, а Жермен – хороший работник. Понятно, что с точки зрения двух практических мужичков никакого препятствия к браку не имеется, а наоборот – это лучшая партия, какую только можно представить себе.

Жермену вовсе не охота жениться, но он не смеет спорить с главным в семье и покорно уезжает верхом, захватив с собой за седлом, по просьбе бедной соседки, «тетки Гильеты», ее «маленькую Мари», нанявшуюся в пастушки у фермера поблизости от Леонаров.

Едва Жермен отъехал от деревни, как находит под кустом в придорожной канаве своего старшего мальчугана, Пти-Пьера, который тщетно упрашивал отца взять его с собой, но был оставлен дома (чтобы не сразу напугать вдовушку ее будущими семейными обязанностями), удрал