class="p1">Я отлично помню, что действительно должна вам 2500 ф. Разве я написала, что 2000? Это по рассеянности.

Прощайте, М. Г., я ни на минуту не теряю из виду того дела, которое нас занимает, и если бы вы имели несчастье писать романы, вы хорошо знали бы, что невозможно отвлечься от них, когда расположил все эти маленькие миры в своем бедном мозгу. Тысячу приветов.

Жорж Санд».

Под этим письмом в книге Верона стоит «21 августа 1844», но это, очевидно, либо ошибка самой Жорж Санд, либо ошибка Верона, ибо из самого письма явствует, что оно написано до 15 августа, а не после него.

Мы привели все 4 письма – за исключением чисто деловых строчек, посвященных улажению финансовых соглашений между Вероном и другими издателями. Письма эти очень интересны в смысле ознакомления со способом работать Жорж Санд: у нее нет никакого определенного плана, она даже не знает, как будет называться роман, у нее лишь какая-то смутная общая идея – скорее греза или полусонное мечтание. Она хотела бы обдумать ее на свободе, но время не терпит, и она принимается за работу чуть не по принуждению. Но сюжет сам собой развертывается, он ее начинает «забавлять», – и она пишет роман так же легко и непринужденно, будто не она работает над своим произведением, а будто под диктовку пишет чей-то уже готовый роман. Это вполне подтверждает слова Золя о Жорж Санд:

«Когда она начинала роман, она исходила из какой-нибудь общей идеи, полагаясь на свое воображение. Действующие лица рождались под ее пером, события развертывались, и так она спокойно доходила до конца. Может быть, во всей литературе нет другого примера такой здоровой, не лихорадочной работы. Словно источник, текущий непрерывно с одним и тем же журчаньем. Рука сохраняла одно и то же ритмическое движение; почерк был крупный, спокойный, совершенно правильный; часто рукопись не носила ни малейшего следа поправок. Казалось, что кто-то диктовал, а Жорж Санд писала. Отсюда и ее стиль. Он личный по отсутствию всякой личности».

Но, как мы сказали, несмотря на все трудолюбивые старания автора, роман «По нонешним временам» не был напечатан Вероном, и, как кажется, тут сыграли роль не только неумение работать на срок, но и резко-социалистические тенденции Жорж Санд, сказавшиеся в романе. По крайней мере, так можно заключить из целого ряда писем Делатуша. И, между прочим, и из следующего письма (без числа), содержащего в себе, кроме того, несколько интересных критических замечаний относительно этого произведения, которые Жорж Санд приняла во внимание при отдельном издании романа:

Среда.

«Вы правы, друг, думая, что я никому, а вам менее, чем кому-либо, дам совет, которому я сам бы не следовал. Но ведь ничуть не было бы проступком против чести согласиться написать роман вроде некоторых ваших романов. Исторические живописцы набрасывали и жанровые картинки, ничуть не поступаясь своим достоинством художников; воздержаться от чего-нибудь – не значит совершить нечто преступное. Насколько я знаю, вам никогда не предлагали поступить против вашей совести, но вы ведь позволите же вашим друзьям немного пожалеть, что ускользает случай приобрести немножко того достатка и той свободы, которые достались бы вам играючи.

Не писать ни в какой другой газете, кроме газеты г. Верона, казалось мне лично условием более тягостным, чем отложить до поры до времени развитие наших социальных идей в рамках более подходящих, чем «Конституционнель».

Вы говорите, что «Жанна» была более радикальна, чем Марсель.[773] Позвольте мне не согласиться с вашим мнением. Обет бедности, даваемый пастушкой по наущению ее матери, мог сойти за суеверие, которое никого не оскорбляло: всякий волен, как ему угодно, распоряжаться своей личной судьбой. Но когда вы говорите собственникам, что «собственность есть кража», то вы уже совсем на иной лад пугаете ненавистных буржуев, представителем которых является г. Верон.

Так вот, если ваше решение бесповоротно, если вы сожгли свои корабли, как владелица Бланшемона, то мы последуем за вами в дикие страны не только для того, чтобы построить вам шалаш и прикрыть его ветвями, но и чтобы подразнить неприятеля. Ваша тяжба против эгоизма допотопных консерваторов великолепна, и вы покроете Верона тридцатью кубическими футами позора и трусости. Какое преумножение славы, какой благородный ореол доставит вам процесс,[774] обнародование уже написанного письма к деспоту! Вы обнажите всю низость среднего класса. Что еще заставляло меня колебаться при виде того, что вы вступаете на путь, на котором ваши личные выгоды, ваша репутация может еще увеличиться, – это его, что я втайне знал, какое употребление вы хотели сделать из гонорара за свою работу.

Теперь два отрывочные замечания, какие я могу припомнить по поводу «По нонешним временам» – это не докторальная критика... а лишь впечатления большого ребенка, который так увлекается повествованием, точно будто он никогда сам не сочинял таковых.

«Мельник», который должен быть вашим героем, первым любовником, благородным сердцем – появляется на сцену немножко слишком аляповато. Мне кажется, что когда он слезает с сеновала, то у него уж очень длинные ноги, он очень костляв, немного развязен – и это мне его портит. Выбросьте одну или две строчки, два эпитета, но только не alochon.[775] Это прелестно по шутливости и всегда кстати сказано! Я люблю Эдуарда (за это). Я не хотел бы также, чтобы возлюбленный аристократической Марсели, преследуемый сумасшедшей, провалился бы в болото перед тем, как является на благоуханное свидание в роще. Я не хочу видеть его грязным, сидящим на траве при свете луны. Уже довольно и того, что он, вам в угоду, оборван и оцарапан в кровь колючим кустарником.

Будущее воскресенье я жду вашей статьи, слишком поздно пришедшей для последнего № «Просветителя». Я очень вам признателен, что вы были моим комментатором перед Шопеном. Впрочем, недоразумений не выйдет в том тоненьком томе стихов, который печатается здесь под заглавием «Les Agrestes».[776] Имя этого поляка стоит полностью в примечании под страницей. Никто так глубоко не посвятил меня в прелесть музыки, как этот великий лирик.

Я заручился на будущее воскресенье свиданием с Буллэ.[777] Он может обделать лучше вещи, чем «Реформа», которая всегда за нами останется, если придется... Какое благо вы мне сделали, написав, что Верон может сколько угодно пытать огнем своих подписчиков и задать жару Эжену Сю, но что вас он нисколько не нагреет.[778] Это в первый раз, что я посмеялся от всего сердца после моей катастрофы.[779] Но