он уже поднялся и нетвердо направился к двери в дальней стене кабинета. Это оказалась просторная кладовка, в которой на полках стояли тридцать или сорок стеклянных контейнеров, наполненных алкоголем и некоторым числом объектов, которые вполне можно было описать как «интересные». Они варьировались от смехотворных до по-настоящему ошеломительных. Один за одним доктор доставал с полок свои сокровища, он показал мне сначала большой палец ноги, размером и цветом напоминающий съедобный гриб, затем разделенный надвое язык — судя по зажившим краям, его разрезали еще при жизни владельца, — за ним последовала кошка с шестью лапами, сильно деформированный недоразвитый мозг («Его извлекли из черепа повешенного убийцы», — поведал Фентиман гордо. «Ничего удивительного», — пробормотала я в ответ, думая о Доннере и размышляя, как выглядит его мозг) и несколько младенцев, предположительно мертворожденных, с сильными уродствами и мутациями.

— Поглядите-ка на это, — сказал он, поднимая дрожащими руками высокий стеклянный цилиндр. — Это бриллиант моей коллекции. Один из самых известных медиков Германии, герр доктор Блюменбах, знаменитый своей коллекцией черепов, убеждал меня — нет, прямо-таки изводил меня, заверяю вас! — расстаться с этим экземпляром в его пользу.

«Это» было черепами и позвоночником двухголового младенца. И вид этого артефакта захватывал дух. Такой предмет мог быстро убедить любую женщину детородного возраста откреститься от секса.

Хоть коллекция доктора и была, мягко говоря, отталкивающей, экскурсия позволила мне подойти к истинной причине моего визита.

— Это действительно невероятно увлекательно, — сказала я, наклоняясь вперед, как будто чтобы изучить пустые глазницы парящих в алкоголе черепов. Они были целиком развитые и отделенные друг от друга, расщепился только позвоночник. Призрачно-белые, черепа висели в жидкости так близко друг к другу, что соприкасались круглыми лбами, как будто между ними был какой-то секрет; они на секунду расходились, только когда цилиндр приходил в движение. — Как думаете, чем мог быть вызван подобный феномен?

— О, несомненно, это какой-то серьезный шок, пережитый матерью, — заверил меня доктор. — Женщины в положении так уязвимы, невероятно чувствительны к любым перепадам настроения и сильным впечатлениям. Их нужно ограждать от любых потрясений.

— Безусловно, — пробормотала я. — Но, знаете, некоторые дефекты, вот этот, например, думаю, могут быть результатом сифилиса у матери.

Так и было. Я узнала типично деформированную челюсть, узкий череп и провалившийся нос. Этот ребенок был забальзамирован во плоти и безмятежно лежал в бутыли, свернувшись. Судя по размерам и отсутствию волос, он был недоношенным — я искренне надеялась, ради его же блага, что он родился мертвым.

— Шифи… сифилис, — повторил доктор, слегка покачиваясь. — О да. Да, да. Я приобрел это маленькое создание… эм… — С опозданием ему пришло в голову, что сифилис не самая подходящая тема для разговоров с леди. Мозги убийц и двухголовых детей вполне можно обсудить, но никак не венерические заболевания. У него в кладовке — я почти уверена — стояла банка с мошонкой негра, который страдал слоновой болезнью, — и этот экземпляр он мне не показал.

— У проститутки? — дружелюбно подсказала я. — Да, полагаю, подобные несчастья не так уж редки среди подобных женщин.

К моему неудовольствию, он ускользнул от нужной мне темы.

— Нет, нет. На самом деле… — Он оглянулся через плечо, как будто боясь, что нас кто-то может услышать, потом наклонился ко мне и хрипло прошептал: — Я получил этот экземпляр от коллеги в Лондоне несколько лет назад. Поговаривали, что это был ребенок иностранного вельможи.

— О, надо же, — сказала я несколько обескураженно. — Как… интересно.

В этот момент — надо сказать, не самый подходящий — вошла служанка с чаем — а точнее сказать, с отвратительным отваром из жареных желудей и ромашки, вымоченной в кипятке, — и разговор неизбежно свернул в сторону повседневных мелочей. Я боялась, что чай отрезвит его, прежде чем я успею направить беседу в нужное русло, но, к счастью, на чайном подносе стоял графин кларета[132], который я, не скупясь, разлила по бокалам.

Я попыталась вернуться к теме медицины, наклонившись к сосудам, которые Фентиман оставил на столе. В самом ближнем была рука мужчины, страдавшего от запущенного случая контрактуры Дюпюитрена — пальцы скрутило так сильно, что они напоминали неразличимый слипшийся отросток. Хотела бы я, чтобы на это посмотрел Том Кристи. Он избегал меня со времен операции, но, насколько мне было известно, его рука работала нормально.

— Ну не удивительно ли, сколько всего может произойти с человеческим телом? — сказала я.

Доктор покачал головой. Он обнаружил неудовлетворительное состояние своего парика и попытался его поправить; его морщинистое лицо под белыми локонами чем-то напоминало величавого шимпанзе — за исключением, быть может, яркого носа, изрезанного красными капиллярами, как кусок бекона.

— Удивительно, — отозвался он. — И все же еще более удивительно, как это самое тело может противостоять самым чудовищным травмам.

С этим нельзя было не согласиться, но я ожидала несколько иного развития беседы.

— Да, конечно. Но…

— Мне так жаль, что я не могу показать вам один экземпляр — он мог бы стать отличным дополнением моей коллекции, уверяю вас! Увы, джентльмен настоял на том, чтобы забрать его с собой.

— Он… что?

Ну, в конце концов, в другой жизни я сама выдавала десяткам детей их аппендиксы или гланды после операции. Наверное, желание забрать вырезанный орган было не таким уж странным.

— Да, совершенно удивительный случай. — Фентиман задумчиво отхлебнул кларет. — Это было яичко — надеюсь, вы простите мне такие подробности, — смущенно добавил доктор. Он замялся на мгновение, но не смог сдержать желания поделиться. — Джентльмен пострадал от ранения в мошонку, очень неприятный инцидент.

— Очень, — согласилась я, ощущая внезапный холодок у основания позвоночника. Может, это был таинственный посетитель Иокасты? Я не пила кларет, чтобы сохранить ясную голову, но сейчас плеснула немного в свой бокал, чувствуя, что он не будет лишним. — Он не сказал, что это был за инцидент?

— О да. Инцидент приключился на охоте, сказал он. Но они все это говорят, так ведь? — Фентиман подмигнул мне, и кончик его носа, кажется, стал еще краснее. — Думаю, это была дуэль. Может быть, месть ревнивого соперника?

— Может быть.

Дуэль? Но большинство дуэлянтов стрелялись, они не использовали шпаги. Кларет был действительно хорош, и я почувствовала себя увереннее.

— И вы… эээ… Удалили яичко? — так должно было произойти, раз он хотел добавить его в свою инфернальную коллекцию.

— Да, — ответил он и даже слегка поежился от воспоминания, демонстрируя мужскую солидарность. — Пулевое ранение было серьезно запущено — он сказал, все произошло несколько дней назад. Мне пришлось удалить поврежденное яичко, второе, к счастью, удалось сохранить.

— Уверена, это должно было его обрадовать. — Пулевое ранение? Конечно,