Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С другой стороны…
Почему её вообще надо прощать за то, что она пережила? Каждый переживает свои кошмары как может. Анькиным кошмаром было изнасилование. И она отчаянно хотела оставить его за спиной, ликвидировать все следы того, что это событие имело место быть.
У меня даже осуждать её не получается.
Хотя её травмы лично со мной сыграли очень паршивую шутку.
– Ты подпишешь? – Аня забирает с кресла свою сумку и протягивает мне лежащий под ней Ройховский журнал. – Мне по дороге, я бы завезла. Или леший с ним?
– Нет.
Как бы много сложных и очень противоречивых эмоций не поднималось у меня при любом напоминании о Ройхе – дело есть дело. Учебные мои вопросы завязаны не только на нем, но и на Егоре Васильевиче, которого я подставлять не хочу. Да и Ройха не хочу. Пусть и дальше работает и процветает. Ему есть ради кого.
Ему есть…
Обида колет меня легонько. Обида заставляет оборвать подпись на середине и бросить короткий взгляд на Каро.
Так дивно.
От моих детей он дал мне таблеточку.
А сын его жены называет его папой.
Хотя, на самом деле я рада за пацана. Видимо, его мать Ройх по-настоящему ценил, раз так трогательно заботится о пасынке. Я хоронила отца. Я знаю, как это больно, даже если характер у папочки был не сахар. Но мне было не десять лет.
– Я провожу тебя до лифта, – выбираюсь из-за стола, забирая с собой журнал.
– Это не обязательно, – Анька неловко улыбается.
– Ты и так сбегаешь от меня раньше, чем я рассчитывала, – посылаю ей укоризненный взгляд, – и нечего мне запрещать выкрасть пару минут с тобой наедине. Это мое священное право как старой подруги.
Она смотрит на меня из-под ресниц совсем отчаянно, но опускает глаза и кивает, соглашаясь на мою компанию.
– Ведите себя прилично там, девочки, – ворчит Кир на дорожку, на пару минут выныривая из какой-то своей телефонной гоночки.
– Не буду обещать такой глупости. Но ты можешь пофантазировать, каким именно неприличиям мы предаемся, – коварно разрешаю Киру, вытягивая Капустину за собой в коридор. Выдыхаю только тут.
Казаться беззаботной оказывается сложно. Если надо для дела – выполнимо, конечно, но сложно, очень сложно.
– Когда вы уезжаете? – голос Капустиной негромкий, но нам и не нужно орать, чтобы услышать друг дружку.
– Завтра. У Кира кончается отпуск, мы и приезжали ради презентации да мои документы забрать.
– Ясно…
Тишина держится только пару шагов.
– Кать, насчет Ильи… – в Анькином голосе звучит какое-то странное чувство вины.
– Ты можешь не оправдываться, – я покачиваю головой, – это твое дело. Если ты позволила ему вернуться, если тебе с ним хорошо – мое мнение тут никакой роли не играет. Конечно, если тебе с ним хорошо!
Анька не говорит ни слова, и остаток дороги до лифтов идем молча. Только в какой-то момент я задеваю кисть Капустиной и как-то само собой мы сцепляемся мизинцами.
Как тыщу лет назад.
Вот именно так мы припирались на тусовки, именно так обозревали грядущее поле боя, прежде чем в него нырнуть.
Блин, я столько всего этой дурынде сказать хотела, про столько расспросить, а она берет и уносится прочь, будто мы и не виделись три года.
– Ты в Москву же еще приедешь? – Анька спрашивает, тык в тык когда двери левого лифта разъезжаются в стороны. – Мой номер помнишь?
– Помню, – отвечаю фырканьем, – и тебе свой в книге на форзаце под автографом написала. Будешь в Питере – заглядывай.
– Хорошо, – кивает она, но тон у неё звучит как-то очень задумчиво, будто она на автопилоте его дает.
– Ань, – я окликаю её, когда она уже шагает в лифт, и, встретив её удивленный взгляд, излагаю ту просьбу, за которой собственно из номера и ушла.
– Как передашь Ройху журнал, кинь мне хоть СМС, что ли. Что с ним все в порядке.
Она смотрит на меня спокойно и кивает абсолютно нейтрально.
Все обвиняющие вопли, все изобличающие тычки пальцами в спину, все тридцать три ведра осуждения – все это я выписываю себе сама, шагая обратно в номер.
Нашла о ком беспокоиться!
И все же…
У того парнишки и так были очень грустные глаза. Насколько темнее они станут, если Ройха от моего шокера инфаркт за рулем хватит?
Глава 10. Юлий
– Господи, Юл, что случилось?
Честно говоря, я надеялся, что пока еду домой – все последствия второго моего свидания с шокером Холеры как-то сойдут с моего лица. Я, в конце концов, даже в травмпункт заглядывал, медсестру послушал, таблеточки для снижения подскочившего давления взял. Но… Видимо, нет. Выгляжу все равно паршиво. Потому что мать смотрит на меня совершенно охреневшими глазами.
– Если нальешь воды, я скажу спасибо, – выдыхаю и наклоняюсь к ботинкам.
Мать укоризненно хмыкает, но все-таки утекает в сторону кухни. Вот только свято место пусто не бывает, особенно если это место – в прихожей, особенно, если ты впервые за несколько месяцев свалил из дома на весь день, и приехал хрен пойми когда. Пустота вопиюще требует, чтобы её кто-то аннигилировал и послужил мне немым укором, что папашам, внезапным и не очень, не хорошо так поздно шляться не пойми где.
Шерх, шерх, шерх – шуршат тапочки Антония по ламинату. И сам он – шуршит ко мне с сонным выражением лица, но убийственно решительный при этом. Никто не уйдет от вечерних обнимашек! Сказано же вам – у нас теперь традиция такая, значит, извольте соблюдать.
– Давай в постель, братец, а то прослушаешь много, – ворчу, подталкивая пацана в сторону спальни. Уже слышу оттуда хорошо поставленный голос диктора.
Боже, спасибо тебе за семимильное движение прогресса. Что бы я делал без умных колонок, которые можно настроить на чтение аудиокниг?
Мы, конечно, читаем сами. И я Антону, и Антон мне. Но слушать аудиокниги перед сном у Антония – еще одна традиция, которую блюла еще Вера.
– А, там Нильс, – бормочет Антон, не расплетая рук, которыми он обхватил меня за поясницу, – я его тыщу раз слушал. Наизусть знаю.
Зачем же ты слушаешь, если знаешь наизусть?
Я не спрашиваю, я знаю. Эту книгу они трижды перечитывали с Верой, и Антошка часто слушает её, когда скучает по матери.
– Давай, давай в кровать, – загоняю Антона в его комнату, смотрю, как он забирается под одеяло, нашариваю выключатель ночника.
Сейчас я дома – сейчас уже можно и выключить. Без меня… Без меня Антон без ночника не ложится.
