Вот кого бы ему найти, так вот Герку, такого симпатичногосопляка, поэта, чтоб ему! Ишь ты, шагают, орлы! Экипаж коммунистического труда.

– Здорово, матросы, – сказал я.

Черт-те что, какие чудеса! Сколько отсюда до Москвы – десятьтысяч километров, не меньше, и вот я слышу голос своего бати и хрипну сразу,неизвестно отчего.

– Здравствуй, Валентин, – говорит он. – Сднем рождения!

– Здравствуйте, папа, – говорю я.

– Получай сюрприз. Скоро буду у вас.

– Чего? – поперхнулся я и подумал: «Опять, что ли,его замели?» Прямо весь потом покрылся.

– Получил командировку от общества и от журнала. Завтравылетаю.

– Да что вы, папа!

– Не зови меня на «вы»! Что за глупости!

– Не летите, папа! Чего вы? Вы же старый.

– Ты недооцениваешь моих способностей, – смеетсяон.

– Да мы в море уходим, папа. Чего вам лететь? Я в мореухожу.

Замолчал.

– А задержаться ты можешь? – спрашивает. –Отпроситься у начальства.

– Нет, – говорю. – Никак.

– Печально.

И опять замолчал.

– Все-таки нужно лететь, – говорит.

Ах ты, профессор кислых щей! Ах ты, чтоб тебя! Что же этотакое?

– Ладно, – говорю, – папа, попробую. Можетбыть, отпрошусь.

Луна плыла под всеми парусами, как зверобойная шхуна «Пламя».Будто она уносила меня от всех забот и от передряг туда, где непыльно.

Дико хотелось выпить, а в кармане у меня был рубль.

Ну вот, приедете, папа, и узнаете обо всем. Советую ещеобратиться в отдел кадров, к товарищу Осташенко. Черт меня дернул пойти тогдана каланов с этим татарином! Почти ведь человеком стал, прибарахлился, не пил…

Рубль – это по-старому десятка, сообразил я.

В «Утесе» гулял боцман с «Зюйда». Он захмелил уже четырехпареньков, а к нему все подсаживались.

– Иди туда, Корень, – сказала мнеофициантка. – Доволен будешь.

Я вынул свой рубль и положил его на стол.

– Вот, – сказал я, – обслужи, Раиса, на этусумму.

Она принесла мне сто граммов водки и салат из морскойкапусты.

«Все, – думал я. – Хватит позориться».

Смотрю, в ресторан шустро так заходит Вовик, не раздетый, втулупе и шапке. Топает ко мне.

– Корень, – говорит, – аврал. Собирай всехребят, кого знаешь, едем в Талый.

– Иди сходи куда-нибудь, – говорю. – Видишь,человек ужинает.

– Аврал, – шепчет Вовик. – В Талый пароходпришел с марокканскими апельсинами.

– Иди сходи куда-нибудь!

– На, посмотри.

И показывает Вовик из-за пазухи чудо-юдо – апельсин.

– Можешь потрогать.

Трогаю – апельсин. Елки-моталки, апельсин!

– А на кой мне апельсины? – говорю. – У менясейчас с финансами туго.

А Вовка прямо ходит вокруг меня вьюном.

– Фирма, – говорит, – платит. Давай, –говорит, – собирай ребят.

– Где Катя? – спросил он.

– Спускается.

Он нагнулся к мотоциклу. Я подошел поближе, и вдруг он прямобросился ко мне, схватил меня за куртку, за грудки.

– Слушай, ты, Калчанов, – зашептал он, и если дажеярость его и злость были поддельными, то все-таки это было сделаноздорово, – слушай, оставь ее в покое. Я тебя знаю, битничек! Брось своиинститутские штучки. Я тебе не позволю, я тебе дам по рукам!

И так же неожиданно он оставил меня, склонился надмотоциклом. Подбежала Катя.

– Я готова, товарищ капитан, – откозыряла онаСергею, – колясочник Пирогова готова к старту.

Он закутал ее в коляске своим полушубком, своим походным«рабочим» полушубком, в котором он обычно выезжал на объекты, в котором онпоявлялся и на нашей площадке. Все стройплощадки Фосфатки, Шлакоблоков, Петроваи Талого знают полушубок товарища Орлова. Всему побережью он знаком, и даже ксеверу, даже в Улейконе он известен.

– Благородство, – сказал я, когда он обходилмотоцикл и коснулся меня своей скрипучей кожей, – благородство плюсблагородство и еще раз благородство.

Он даже не взглянул на меня, сел в седло. Раздался грохот,мотоцикл окутался синим выхлопным дымом. Меня вдруг охватил страх, я не могсдвинуться с места. Я смотрел, как медленно отъезжает от меня моторизованный ивооруженный всеми логическими преимуществами Сергей, как матово отсвечивает егояйцеобразная голова, как он при помощи неопровержимых доказательств увозит отменя Катю.

Катя не успела оглянуться, как я подбежал и прыгнул назаднее сиденье. Мы выехали из ворот. Она оглянулась – я уже сидел за спинойСергея, словно его верный паж.

– Вы благородны, сэр, – шепнул я Сергею наухо, – вы джентльмен до мозга костей. И прекрасный друг. Хоть сто версткругом пройдешь, лучше друга не найдешь.

Не знаю уж, слышал ли он это в своем шлеме. Он сделал резкийразворот и уже на хорошей скорости промчался мимо своего дома. Я еле успелмахнуть Стасику и Эдьке, которые стояли в подъезде.

Через несколько минут мы были на шоссе. Сергей показывалкласс – скорость была что надо! Луна дрожала над нами, и, когда мы вылетели изочередной пади на очередной перевал, она подпрыгивала от восторга, а когда мы,не сбавляя скорости, устремлялись вниз, она в ужасе падала за сопки.

Грохот, свист и страшный ветер в лицо. Я держался за петлю икорчился за широкой кожаной спиной. Все равно меня просвистывало насквозь.

– Чудо! – кричал я на ухо Сергею. – Скорость!Двадцатый век, Сережа! Жми-дави, деревня близко! Ты гордость нашей эпохи!Суровый мужчина и джентльмен! И даже здесь, в дебрях Дальнего Востока, мы необрываем связи с цивилизацией! Все для самоуважения. У тебя есть все, что нужносовременному бюргеру! Скорость и карманная музыка! И под водой ты нерастеряешься – акваланг! Магнитофон, шейкер, весь модерн! И сам ты неплох навид!

– И с-а-ам непло-ох на ви-ид! – распевал я.